— Ладно. Приведите его завтра утром на Центр-стрит. В половине десятого подойдет?
— Конечно.
— Спокойной ночи, мистер Хардинг.
Вначале я расхаживал по комнате, спать совсем не хотелось. Но мне быстро опротивело бесцельно топтаться на месте, и я направился в спальню. Свет на моей половине кровати Бетси оставила. Сама она лежала с закрытыми глазами, но я-то знал, что не спит. При взгляде на ее бледное, осунувшееся лицо меня бросило в дрожь. Раздевшись в ванной и погасив свет, лег в постель. Напряжение, охватившее ее, стеной лежало между нами. Машинально, прекрасно понимая, что пропасть между нами непреодолима, я протянул к ней руку. Она лишь вздрогнула.
— Нет, Билл. Нет.
Голос звучал резко, рука судорожно оттолкнула мою. Я лежал рядом с ней почти в таком же напряжении и отчаянии, как и она. Не выдержав, встал и ушел в комнату для гостей. Долго не мог заснуть. Старался убедить себя, что все постепенно образуется. Как только кончится история с Рикки и все поймут, что действовал я правильно, у меня еще будет возможность сделать Бетси счастливой. Найду себе новую работу. Элен уволим. Переберемся в меньшую квартиру. И там начнем новую жизнь, в которой отдавать и брать мы с Бетси будем поровну. Пока же нужно потерпеть.
Вот только меня пугала мысль о Рикки, слабой фигурке на скамье подсудимых. А когда я уснул, снилась Анжелика. Шла ко мне с сияющим лицом, раскрыв объятия: «Значит, я была не совсем сумасшедшая, что любила тебя!» Но когда она меня обняла, руки медленно превратились в скользкие мерзко-зеленые щупальца, потащившие меня во тьму.
Проснулся я в восемь часов и в какой-то нелепой попытке сделать вид, что ничего не случилось, первым делом убрал постель. Бетси не было. Одевшись, направился в детскую. Собирался потребовать от Элен, чтобы оставила нас с Рикки одних. Но этого не понадобилось. Исчезла, как только я открыл дверь. Рикки уже позавтракал и сидел за столом болтая ногами. Я почувствовал себя палачом.
— Привет, — начал я. — Сейчас мы вместе пойдем к одному знакомому, и ты ему расскажешь о своей другой мамочке.
— Почему?
— Потому, что он хочет это знать.
— Когда пойдем?
— Прямо сейчас.
— Но мне нужно в школу.
— Не сегодня. Разве не здорово разок пропустить школу, а? Что скажешь?
— Нет, — сказал он.
Но с чисто детской легкостью принял все спокойно. Я помог ему надеть пальто. Когда мы подошли к выходу, спросил:
— Мама тоже пойдет?
— Нет, только ты и я.
— Почему?
— У нее другие дела.
— У меня тоже. Мне нужно было в школу. Но я иду с тобой. Можно мне взять ламу?
— Конечно, можно.
Помчавшись обратно в детскую, принес свою игрушку.
Когда мы ехали в такси на Центр-стрит, я снова спросил его об Анжелике, и он весь эпизод повторил слово в слово, как накануне вечером. Сообразил, что кто-то будет задавать ему вопросы. Но его совершенно не интересовало, почему, и когда мы наконец подъехали к управлению полиции, даже не полюбопытствовал, где мы.
— Сколько тут полицейских, папа!
— Да.
— Здесь ничего не может случиться?
— Конечно.
Полицейский опять провел нас по коридорам в такую же унылую комнату. Рикки, прижав к себе ламу, сел на деревянную скамью. Трэнт пришел быстро, спокойный, с серьезным и необычайно живым лицом. Мне показалось, что Рикки его озадачил, как будто он не знал, как вести себя с детьми. А я-то думал, что не существует ничего, с чем бы он не справился.
— Отец сказал, почему тебя попросили сюда прийти?
— Да, — ответил Рикки.
— Нужно, чтобы ты ответил мне на несколько вопросов.
— Да, я знаю.
— Однажды ночью, когда ты был в постели, отец привел к тебе одну женщину?
— Ага, привел. Это была моя другая мама, та, что была у меня раньше.
— Ты спал, когда они вошли?
— Спал, точно. Но я проснулся, правда, папа?
— Да, — сказал я.
— Точно знаешь? Тебе это не приснилось?
— Приснилось? — повторил Рикки. — Да нет, мне такие вещи не снятся. Мне снятся слоны и ламы и еще иногда ящерицы.
Трэнт выглядел как-то странно.
— И знаешь, который был час, когда папа и та мисс вошли в комнату?
— Было два часа. Еще никогда я не спал в два часа ночи. Такого вообще не бывает с детьми. И было два, потому что кукушка прокуковала — два раза выглянула наружу. Она красная, а часы зеленые, и еще там окна и двери, правда, папа?
— Ну… — протянул я, уставившись на Трэнта.
— Что был за день, когда это произошло?
— А тот самый день, когда мне вырвали зуб. — Рикки сосредоточенно уставился на Трэнта поверх головы своей ламы. — Такой огромный зубище, и я сказал о нем моей другой мамочке. Я ей сказал: «Сегодня мне вырвали зуб», но она не обратила внимания. И тут же ушла, правда, папа?