— Боже! И ты продолжаешь настаивать на своих показаниях? Будешь выступать в суде?
Сидя напротив него, чувствовал я себя ужасно: непрерывно представлял, как Макгайр за стеной жадно навострил уши и уже включил магнитофон.
— Я готов дать показания, если это понадобится. Только, скорее всего, суда не будет. Я этого добьюсь.
— Добьешься? Но, как?
— Я выяснил, кто убил Джимми.
Он был потрясен — так нескрываемо потрясен, что я просто отказывался верить своим глазам. Почему-то я всегда думал, что способность решиться на убийство предполагает немалое хладнокровие и крепкие нервы.
— Ты выяснил… ты… — только и повторял он. — Господи Боже… но, как?
— С помощью Дафны. Дафна знает о Старике и Поли. Давно уже знает. Сегодня утром рассказала мне.
Жилка у него на горле забилась сильнее и порозовела — страшное зрелище на фоне побледневшей до синевы кожи.
— От Дафны я отправился к Поли, — продолжал я. — Ты же ее знаешь. Она мне все о вас и выложила. Нетрудно было догадаться, что на все те побрякушки, которыми ты ее осыпаешь, твоих заработков не хватит.
Как только до меня это дошло, не было ничего проще проверить отчетность фонда. И не только ее; ценную информацию предоставила миссис Малле. Я был у тебя в кабинете, когда ты рассыпался в благодарностях за ее взнос. В списке дарителей указаны пятьсот долларов. Миссис Малле послала чек на тысячу.
Замолчав, я с трудом заставил себя смотреть ему в лицо — слишком мучительно было видеть его искаженные черты.
— Этого достаточно, я думаю? Дафна. Поли. Учетные книги. Миссис Малле. Фонд Поли Фаулер по накоплению мехов, бриллиантов и автомобилей.
Поль замер с бокалом в руке, потом вздохнул и тихо сказал:
— Все верно.
— Значит, ты признаешь, что я прав?
— Разумеется, признаю. Это была самая дилетантская афера в истории. Я все время поражался, что она так долго тянется.
В глазах его вдруг мелькнула привычная саркастическая усмешка.
— Надеюсь, тебе не нужен обширный экскурс в психологические мотивы. Ты и сам побывал в рабах у Кэллингемов. Хотя и не до такой степени. По крайней мере, великий Кэллингем не посещал твой дом дважды в неделю, всегда в одно и то же время, год за годом, регулярно, как какая-нибудь провинциальная старая дева концерты в филармонии.
Он пожал плечами.
— Черт побери, я ведь не собираюсь оправдываться! Не настолько я глуп. Шел я на это с открытыми глазами. Полагал, что заполучить Поли на любых условиях все же лучше, чем не заполучить вообще. Но попробуй выдержать это целых шесть лет, попробуй выдержать с этой невозможной, безумной, ненасытной женщиной, которая верит, что старый Кэллингем — нечто среднее между Наполеоном и Господом Богом, которая тебе за завтраком зачитывает из газет его речи…
«Ой, милый, Старик вчера произнес такую речь перед уорчестерскими скаутами из Массачусетса. Свобода, — сказал он, — это главное достояние Америки».
Прикрыл рукою глаза.
— Не возникло бы и у тебя чувство, что ты заслужил каждый грязный цент, который удается выжать из этой семейки? Фонд Поли Фаулер… Да если бы я мог, выдоил бы последний грош из этой патологически самонадеянной и эгоистической семейки.
Опустив руку, взглянул на меня с ехидной, но виноватой ухмылкой.
— Прости, друг… Продолжай. Пусть это останется позади. Нет ничего лучше покаяния!
Мое возбуждение одолело сомнительное участие к нему. Думал я только о безжалостном магнитофоне Макгайра.
— Ладно, — сказал я. — С этим ясно. Но все остальное мне стало ясно, когда я услышал от Поли, что Джимми узнал о шалостях Старика и догадался о растрате. Разумеется, она не понимала значения своих слов, но я-то понял. Ведь ты был первым, кто назвал Джимми шантажистом. И был прав, не так ли? Он понял, что может на тебе заработать. Попытался и так и этак… Поли, сама того не зная, связала все нити, сказав, что в ту ночь, когда ты якобы сидел с ней дома, она четыре часа не покидала спальни.
Пока я говорил все это, лицо его постепенно менялось, и наконец им овладело выражение неподдельного ужаса и глубокого отчаяния.
— Господи, но ты же не хочешь сказать, что всерьез думаешь, что… я убил его?
Да, ясно было, что даже признавшись в растрате, в убийстве он, разумеется, так легко не сознается. Нужно было быть полным идиотом, ожидая, что все пойдет так гладко. Но его пораженный, ошеломленный взгляд меня неприятно нервировал.
— Ах ты, несчастный дурачок! — воскликнул он. — Ведь ты, бедняга, так ничего и не понял!
— Чего я не понял?
— Разумеется, Джимми принялся за меня и за наш фонд. Разумеется, он явился прямо ко мне и выложил все напрямую. Но я его не интересовал. Что я для него? Мелкий жулик, который копошится в своей норке, это гораздо ниже его уровня. Джимми Лэмба интересовало только одно — как жениться на Дафне.