Очевидно, может. Мемуарист, во всяком случае, может.
Знаменитых людей я почти не знаю. Но это не важно. Я могу смело писать о своих встречах с знаменитостями, которых не знал. Это вполне возможно, если знаменитостей, о которых я собираюсь писать, больше нет в живых. Раз человек приказал долго жить, о нем можно писать, что угодно.
Как-то со мной произошла неприятность. Я написал некролог об известном писателе, с которым случайно познакомился перед своим приездом в Америку. После появления некролога в печати, я получил негодующее письмо от его вдовы. Оказалось, что она жила здесь уже несколько лет, а я никакого понятия об этом не имел.
Теперь я осторожнее.
Свои встречи с знаменитыми покойниками буду описывать только в тех случаях, когда удостоверюсь, что они вдовцы.
Большинство мемуаров обычно озаглавлены «Встречи и люди», «Люди и встречи», «Люди, встречи и жизнь».
Не желая изменять установившейся традиции, я свои мемуары озаглавил: «Встречи, люди, враки».
Маяковский
Никогда не забуду своей встречи с Маяковским.
Владимиром Маяковским.
Эта мимолетная встреча навсегда врезалась в мою память.
В 1921 году Маяковский приехал в Ригу. Может быть это было в 1922 году, но какую роль один короткий год играет в жизни человека?
Мне очень хотелось познакомиться с автором «Облака в штанах». Эта поэма до сих пор считается в советских литературно-промышленных кругах произведением, вдохновившим всю портняжную промышленность Советского Союза.
Я где-то разузнал адрес Маяковского и явился к нему.
Поэт принял меня со свойственной ему изысканной любезностью.
— Что тебе нужно? — спросил он меня. — Куда лезешь?
— Пришел, чтобы пожать руку великому поэту, — сказал я.
— Проваливай ко всем чертям, — посоветовал мне автор «Бани».
С этими словами он схватил меня за шиворот и выбросил за выворот.
Какой это был талантливый человек!
Толстой (А. Н.)
Летом двадцатого года в Ригу из Парижа приехал Алексей Толстой.
Приехал он по ангажементу для выступлений с чтением своих произведений.
Граф очень хорошо читал свои произведения, особенно, когда получал за свое чтение гонорар.
Около недели он прожил на взморье в том же пансионе, в котором жил я.
Мы очень сблизились за эту неделю.
Алеша блистал остроумием и всегда громко смеялся моим шуткам.
Я тогда был влюблен в барышню, которая тоже жила на взморье. Сразу же после завтрака я убегал к ней вздыхать у нее на веранде. Потом мы уходили к морю, и я вздыхал возле нее на пляже. Потом мы обедали, и я вздыхал за обеденным столом.
Алексей Толстой и тогда уже был знаменит, но держал себя в высшей степени непринужденно и просто.
Никаких признаков снобизма я в графе не заметил.
Кажется, что я вообще его не заметил — слишком уж был занят своей девицей.
Толстой увлекался русским народным эпосом и галстухами. У него была превосходная коллекция галстухов. Как-то я решил порисоваться перед своей девицей и «занял» один из галстухов моего собрата по перу.
Толстой скоро обнаружил пропажу галстуха. Он запросто, без церемоний, по-дружески вошел в мою комнату, порылся среди моих вещей и нашел свой галстух. Со свойственной ему прямолинейностью граф торжественно обещал натереть мне морду.
Однако, он этого не сделал. Алексей Толстой редко сдерживал обещания.
Неудачный некролог
Один из моих некрологов чуть меня самого не свел в могилу.
Умер писатель, с которым я очень подружился. Умер скоропостижно, и преждевременная смерть его всех нас потрясла.
Я посвятил ему прочувствованную статью.
Описал его жизнь в дореволюционной России, его бегство за границу, его отчаянные попытки примириться с судьбой эмигранта.
Некролог, которым я гордился, был напечатан в газете «Сегодня».
Он кончался словами «Мир праху твоему, дорогой товарищ!»
Когда я увидел некролог в газете, у меня потемнело в глазах. Я чуть не лишился сознания.
Вместо «Мир праху твоему, дорогой товарищ!» было напечатано «Пир марху твоему, дорогой товарищ!»
Я тотчас же дал поправку.
На следующей день в газете появилась заметка о «досадной опечатке, вкравшейся в некролог».