Июль 2003
– Боже мой, ты только глянь!
Я был уже на середине дорожки, ведущей к дому, сжимая в руке ключ и надеясь, что папа еще на работе или забежал в паб. Когда Анна спросила, почему бы нам сегодня не посидеть у меня, я решил, что она шутит, но мой нервный смешок привел ее в замешательство. А теперь она замешкалась у калитки – по всей видимости, осознав, что напрасно это все предложила.
– Можешь идти, если хочешь, – сказал я, уставившись на ключи.
– Что-что?
– Тебе наверняка есть куда пойти? Если так, я не обижусь.
Она нахмурилась и посмотрела на меня, и я сразу почувствовал нетерпение, которое моментально вспыхивало в ней каждый раз, когда она не понимала, к чему я клоню.
– О чем ты? С какой стати мне уходить?
– Мне показалось, что…
– Я вот что тебе показать хотела, – она кивнула на три высоких, футов в пять, подсолнуха у подъездной дороги. Они легонько покачивались на ветру, красуясь перед нами, будто чувствовали, что ими восхищаются.
Я кивнул, сделав вид, будто с самого начала правильно ее понял.
– Ах да, я уже так к ним привык, что и не замечаю.
Анна молча ждала продолжения.
– Стелла, моя тетя, посадила их в первое лето после маминого ухода, – на последнем слове мой голос предательски дрогнул. Но я торопливо продолжил: – Сказала, что после школы нас должно встречать что-то яркое и нарядное, чтобы радостнее было возвращаться. Предложила либо цветы посадить, либо выкрасить входную дверь в ярко-желтый, но на это наш папа ни за что бы не согласился.
– Красота какая, – сказала Анна, переведя взгляд с цветов на меня. – И как они, делают свое дело?
– В смысле?
– Ты улыбаешься, когда их видишь?
Я уставился на цветочные спинки. В этом году подсолнухи набрались силы и роста. Они уже расцвели в полную мощь, гордо выпрямили крепкие стебли, расправили листья так широко, что почти касались друг друга. А я ведь за все лето впервые обратил на них внимание.
– Ну да, пожалуй. Стелла каждый год их пересаживает. Это уже традиция, которую она свято чтит. – Я подошел поближе к Анне и коснулся темной середины одного из подсолнухов. – Видишь сердцевину? Под конец сезона, когда цветок умирает, она засыхает и превращается в семена. Часть из них Стелла хранит до весны, а потом снова сажает в землю.
– Получается, нынешние подсолнухи – это потомки тех, которые она посадила в самом начале?
Я задумался над ее словами:
– Видимо, местечко тут хорошее, солнечное.
– Подсолнухи мне никогда особо не нравились, – призналась Анна и, вытянув руку, погладила лепестки. – Но я видела их только в вазах да в супермаркетах, в пластиковой обертке. И всегда в них было что-то такое отталкивающее. Но эти – совсем другое дело. Они тут удивительно к месту.
– И представь себе, выживает всегда только три цветка.
– Только три?
– Тетя обычно сажает четыре, но один каждый раз погибает. Мы раньше даже ставки делали, какой из них не вытянет.
Я почувствовал на себе взгляд Анны.
– Нравится мне эта твоя тетя Стелла, – сказала она и нежно толкнула меня в сторону дома.
– Ну а в твоей постели сколько парней побывало? – спросил я.
Дело было после нашей первой ночи. Я проснулся утром, в то время, когда народ за окном вовсю спешил на работу, осторожно перебрался через спящую Анну, спустился на первый этаж и приготовил сэндвичи с беконом. Когда я вернулся с тарелкой и чашкой чая и открыл дверь, она лежала посреди кровати, закинув на одеяло обнаженную ногу. Она уже не спала, ее черные волосы разметались по моей подушке, а взгляд скользил по комнате. Даже спустя столько лет я до мелочей помню атмосферу, которая тогда царила в моей спальне, а все потому, что Анна в моей постели и по сей день стоит у меня перед глазами.
Ответила она не сразу; сперва вернула мне пустую тарелку и отпила мутноватого чая. Я опустился на край кровати и посмотрел на нее. Она по-прежнему лежала, укутавшись в мое одеяло и приподнявшись на локте.
– Ты и сам знаешь, что ни одного, – заметила она, слизнув пятнышко кетчупа с запястья. – Ты же в курсе моей ситуации.
Я кивнул. Сделал вид, что и впрямь обо всем знаю.
– А о разбитых сердцах говорить совсем не хочется, – добавила Анна, теребя край моей футболки с Тупаком, которую она беззастенчиво надела перед тем, как мы наконец улеглись спать, пока я разглядывал ее тень на стене своей спальни. – Может, лучше будем жить настоящим?
– А можно задать тебе один вопрос?
Она вскинула бровь.
– А что, если бы тебя застали в моей постели?
Она опустила взгляд на свои руки.
– Ничего хорошего.
– Но ведь ничего такого не было.