Твоей первой мыслью было – бежать на Caerdydd Canolog[65], поехать в Кевн Онн, где жили твои родители. Те воспоминания из детства привели тебя сюда – по другому инстинкту выживания. Ты даже не помнишь точно, как добралась сюда из квартиры Гая – возможно, во всём была виновата боль в ране и шок от падения. И теперь, столкнувшись с абсолютной реальностью твоей невозможной ситуации, стоя перед серым фасадом Центрального вокзала Кардиффа, ты можешь немного прийти в себя, заново оценить произошедшее.
Ты поднимаешь голову, непрекращающийся дождь почти слепит тебя. Огромные буквы гласят: «Большая западная железная дорога», они значительно крупнее, чем более новое название станции. Над этими надписями станционные часы показывают время – 20:30. Теперь, когда ты здесь, ты понимаешь только то, что у тебя нет выхода. Дождь безжалостно хлещет, заглушая все звуки вокруг. Шум и ярость этого ливня скрывают всё – твой запах, слабые, приглушённые уколы боли, кровь, которой пропитаны твоя блузка и юбка.
В здании вокзала у тебя не будет ни денег, ни билетов, ни надежды пробраться в поезд незамеченной. Тебе нужно вернуться в залив. Если твоё тело сможет пережить эту дорогу.
Ты отходишь от станции и пересекаешь дорогу, с завистью глядя на такси, которые вливаются в поток машин. Спотыкаешься, не желая или не будучи в состоянии войти в Центр по обслуживанию новоприбывших иммигрантов или на Сент-Мэри-стрит. Магазины давно опустели, и дождь теперь напоминает занавес, спадающий с высокого здания из красного кирпича. Вспышка боли в твоём плече заставляет тебя сдавленно вскрикнуть, и ты неловко валишься на землю у окна туристического агентства. Ухмыляющееся изображение курортного пейзажа дразнит тебя из-за зеркального стекла, и свет разливается по улице вокруг тебя. У твоих ног – сломанная дренажная решётка, и большие лужи плещутся выше края тротуара.
Боль теперь разливается по всей верхней части твоей спины. Ты не смогла остановить кровь, зажимая рану рукой, и у тебя начинает кружиться голова. Лёжа напротив магазинной витрины, ты размышляешь, как бы тебе получить медицинскую помощь.
Ты не можешь позволить этому завершиться здесь. Должен быть кто-то, в кого-то можно перейти. Но для начала тебе нужно пережить это.
Ты ползёшь мимо здания крытого рынка из стекла и металла. Кто-то бросил перед входом мешки с песком, чтобы остановить поток дождевой воды. Где-то вдали вой полицейской сирены пробивается через шум дождя. И у тебя есть свой ответ.
В глазах у тебя начинает расплываться, когда ты, пошатываясь, бредёшь вдоль пешеходной Куин-стрит. Кафе, пабы и рестораны на ней или закрыты, или печально пусты из- за разыгравшейся бури, но ты едва замечаешь это, проходя мимо, шаг за шагом, превозмогая боль. В детстве ты смотрела видеозапись школьной экскурсии в обсерваторию «Джодрелл Бэнк» на 8-миллиметровой киноплёнке, которая застряла в проекторе. Изображение детей, стоящих перед радиотелескопом и махавших в камеру, задрожало, застыло, а потом сгорело, плёнка порвалась и экран стал белым. Люди, идущие через дождь мимо тебя, кажется, замедляются, шум ливня и автомобилей на дороге сливается в отдалённое шипение, и все, что окружает тебя, исчезает... становится не белым, но чёрным.
Ты изо всех сил стараешься оставаться в сознании. Ты слышала ту сирену. Здесь ещё должен быть шанс, говоришь ты себе. Должно быть что-то на пути к стадиону «Миллениум».
И оно есть. Сверкающий синий маячок машины «скорой помощи» виднеется вдали, у Сент-Мэри-стрит. Сирена молчит, но машина быстро приближается к тебе. Она замедляет ход, подъезжая к углу Норт-роуд и Дьюк-стрит, и это возможность для тебя.
Выйти на дорогу перед этим автомобилем.
Все начинают суетиться вокруг. Мимолётные взгляды, импрессионистские картинки. Ты оказалась удачливее, чем думала. В машине «скорой помощи» оказалась врач.
Симпатичная, с короткими тёмными волосами. Она дала тебе морфий, чтобы уменьшить боль, и осматривает твои раны вместе со своим коллегой. Конечности целы. Глубокая рана на голове сбоку. Сначала они думают, что ты пьяница, попавшая под их автомобиль. Твои неуверенные движения, твой отвратительный запах и неспособность говорить определённо заставили их прийти к такому выводу. Но, когда они находят огнестрельное ранение, их поведение меняется. Даже сквозь туман головокружения и боли ты можешь видеть, что доктор поражена своим открытием. Но она остаётся профессиональной. Сообщает о тебе в больницу. Начинает обрабатывать раны.
Это Гай Уайлдмен привёл тебя сюда, и не одной-единственной дорогой. Когда вы собирались в подводное путешествие, он пошутил о том, как всегда мог в любой ситуации связаться с полицией. Он рассказал, что читал историю в газете. Какой-то тип позвонил в полицию, чтобы сказать, что в его сарае воры. Полицейские не хотели ничего знать, они сказали, что в этом районе никто не может сейчас помочь ему, потому что все копы заняты. Так что он перезвонил им спустя пять минут и сообщил, чтобы они не беспокоились, потому что он пошёл и застрелил злоумышленников. Конечно, спустя ещё пять минут его дом был полон вооружённых копов. И они поймали ублюдков, которые грабили сарай этого типа. Конечно, они не были слишком счастливы. «Я думал, вы сказали, что застрелили грабителей», — сказал полицейский, производивший арест. — А я думал, вы сказали, что в этом районе все полицейские заняты», — ответил тот мужчина.
Так что каков лучший способ попасть в больницу? Быть сбитой машиной «скорой помощи».
Боль в твоём плече поутихла. Однако другая, старая боль возвращается.
Потребность. Голод. Сейчас ты ничего не можешь с этим поделать. Только не сейчас.
Тебе нужно отдохнуть. Поправиться. Поспать. Пока что.
Глава двадцать первая
Йанто размышлял, следует ли ему стучаться. Он остановился у дверей кабинета и прислушался, думая, что мог бы определить по звуку дыхания Джека, спит ли он. Возможно, Джек задремал прямо за своим столом после трудной ночи, как Оуэн вчера. Возможно, но вряд ли, признал Йанто. Он постучал костяшками пальцев по дверному косяку, удерживая в другой руке поднос с кофе.
В кабинете царил полумрак, свет разливался лишь из-под угловатой головки старомодной настольной лампы на S-образной ножке. Она устрашающе освещала жуткое содержимое стоящих на низком столе банок для хранения препаратов. Две инопланетянских лапы плавали в формальдегиде; чешуйчатые пальцы, казалось, подзывали Йанто с другого конца помещения.
Он присмотрелся к Джеку. Его глубокое, равномерное и ритмичное дыхание могло бы указывать на то, что он спит. Йанто подумал, что в том маловероятном случае, если бы босс не бодрствовал, он мог бы прокрасться назад на кухню, чтобы позавтракать в одиночестве и, может быть, потратить ещё четверть часа на собственное исследование в подвале. Сегодня утром он пришёл в Хаб рано, в семь часов. Это было частично из-за того, что он волновался, что непрерывный дождь может затопить местные дороги, ведущие из Радира[66] в центр Кардиффа, а частично из-за того, что он не вполне доверял мешкам с песком у входа на базу. Когда он ехал на работу, мокро было даже на холме Ллан-Дифред, и по тому, как дождевая вода стекалась к центру города, Йанто мог представить, как она льётся в подземный комплекс Хаба, нанося ущерб всему их оборудованию.
Джек сидел в своём офисном кресле спиной к Йанто, в том же положении, в каком Йанто в последний раз видел его ночью. Может быть, он заснул за работой. Голова Джека свесилась на грудь, и над синим воротничком рубашки показалась задняя часть его шеи. Шинель была аккуратно сложена на столе рядом с высокой грудой брошюр, распечаток, зачитанных старых книг и несколькими твёрдыми старыми яблоками. Принадлежащая Джеку фуражка ВВС Великобритании по-прежнему висела на стене на самодельном крючке, и золотой дубовый листок на ней слабо поблёскивал в свете лампы. Однажды Йанто допустил ошибку, поинтересовавшись, не маскарадный костюм ли это, и Джек всю неделю поддразнивал его, говоря о мужчинах в форме. В конце концов он позволил Йанто примерить фуражку (по-доброму посмеявшись над ним), но с нескрываемой гордостью пояснил, что она была изготовлена на заказ в шляпной мастерской Трантера на Джермин-стрит в Сент-Джеймсе. Йанто потребовались секунды, чтобы ввести поисковый запрос в Google и узнать, что это тоже было своего рода насмешкой – мастерская Трантера больше не работает с тех пор, как была стёрта с лица земли ракетой «Фау-1» в 1944 году.