Дамблдор вытащил из шкафчика какую-то ничем не примечательную склянку, ловко вскрыл её своими длинными пальцами и вылил содержимое прямо в стоявшую рядом чашу. После чего Мародёры оказались в воспоминании.
***
В главном зале штаб-квартиры Ордена Феникса за большим столом сидел Чарлус Поттер, рядом с ним ― задумчивый Грюм, напротив ― Альбус Дамблдор. Трое волшебников смотрели на предмет перед собой ― прозрачный стеклянный шар. Висевшее над ними молчание прервал отец Джеймса:
― Мы в большой опасности. Надо что-то предпринять. Дети не должны страдать из-за глупости взрослых.
― Согласен, ― раздался голос Грозного глаза. ― Эти ублюдки уже совсем зарвались. На днях одна безумная женщина пыталась проникнуть в Отдел тайн. И знаете что? Ей это почти удалось! ― мужчина негодуя стукнул кулаком по столу. ― Куда смотрят эти придурки из министерства? Неужели непонятно, доберись кто угодно до архивов или до пророчеств ― никого в живых не останется!
― Надо сказать, воровка искала конкретное пророчество, и мы все отлично знаем, какое, ― многозначительно произнёс Поттер. ― Я ничего не говорил сыну и уж тем более кому-то ещё. Джеймс пребывает в неведении. На мой взгляд ― так безопаснее.
― Но только на время, ― Дамблдор выразительно посмотрел на отца Сохатого, чуть наклонив голову. ― Ты знаешь, когда я услышал от профессора Трелони те слова, я сразу понял, о ком речь. Именно поэтому я так скоро принял её на работу в Хогвартс, предварительно попросив никак не пытаться пересказать пророчество тем, о ком оно создано. Вероятнее всего, она уже и не помнит о нём, но ради безопасности лучше было перестраховаться. Одного я не могу взять в толк, откуда Волдеморт о нём узнал?
― Видимо, его услышал кто-то ещё, ― предположил встревоженный Аластор. ― Вы же находились в людном месте, рядом могли быть и шпионы.
― Я всё же предлагаю не надеяться на министерство и перепрятать пророчество, ― настойчиво проговорил Поттер, потом взял шар и, осмотрев его, положил обратно на стол. ― Так мы будем точно знать, что оно в наших руках.
― Ты же знаешь, пророчество открывается только тем, о ком оно сделано, ― напомнил Грюм и протянул прозрачный шар Чарлусу. ― Никто не должен его касаться до того момента, как мы не поймем, что время настало.
Согласно кивнув, мистер Поттер спрятал предмет в карман мантии. На лице Грозного Глаза появилось подобие улыбки. Дамблдор взял слово:
― Убедись, что в хранилище при любых обстоятельствах доступ посторонним будет строго заказан. И ещё, мне кажется, мальчики уже достаточно готовы к тому, чтобы сыграть свою роль. Ты так не считаешь?
Чарлус усмехнулся, точь-в-точь как Джеймс, когда вытворял очередную шалость и был чертовски горд собой, а затем с нескрываемым удовольствием ответил:
― Эти мальчики спасут нас всех. Я это точно знаю. У них очень правильные приоритеты и верный взгляд на жизнь. Конечно, сейчас они шалопаи, но уже взрослые и разумные ребята, как мы могли убедиться в той стычке. Сын говорит, что готов воевать и идти до конца. И у меня нет причин ему не верить, ведь он весь в меня. ― Мужчины дружно рассмеялись. ― Если быть предельно откровенным, я недавно видел сон. В нём был рыжий парень, девочка с каштановыми волосами и до боли знакомый мальчик, почти что вылитый Джеймс, но глаза… Может, это внук, может, просто совпадение. Они вечно влипали в какие-то истории, ― волшебники снова улыбнулись, ― но я проснулся и понял, это знак: несмотря ни на что, у нас всё получится. Только нужно наших шалунов направить. Если вдруг со мной что-то случится, пожалуйста, доведите начатое до конца.
***
Они вынырнули из воспоминания так же резко, как и очутились в нём. Поначалу Ремус лишь глупо таращился на Питера, но спустя несколько мгновений в его голове начал складываться страшный и огромный пазл. Вдруг воспоминания нахлынули и поглотили его. Он всё вспомнил. Значит, Дамблдор всё предусмотрел и им суждено было всё это увидеть.
― Профессор… ― робко начал Ремус. ― Мне недавно тоже приснился мальчик, похожий на Джеймса.
Из его глаз неожиданно полились непрошеные горячие слёзы. Он даже не пытался их стирать ― и уж тем более не заметил, как позади него расплакался, словно маленький ребёнок, его друг. На душе было так тоскливо, тяжело и невыносимо, что заплакать в таком состоянии было единственным способом снять нервное напряжение и не сойти окончательно с ума.
― Мы стояли с ним на мосту и разговаривали о чём-то. Точно помню, что он нуждался в моей помощи… Но если это был сын Джеймса, то почему за помощью он пришёл ко мне? Видимо, Джеймс не мог… Физически не был способен. Или ― что ещё хуже ― умер к тому моменту. Но ведь как он мог обзавестись сыном, если мы сами видели его там?.. Профессор, я больше не могу на всё это смотреть, это слишком тяжело. Прошу, скажите, что это не будущее, что нас ждет! Мы должны всех спасти, но, судя по всему, ― нам это не удастся!
Директор смотрел на бывших студентов с сочувствием во взгляде. Спустя некоторое время, когда Мародёрам удалось хоть немного взять себя в руки и успокоиться, он велел им присесть за стол, придвинул чашки с ароматным чаем и заговорил:
― Мне очень жаль, что всё это выпало на вашу долю. Я знаю, очень нелегко жить и понимать, какая ответственность лежит на вас, ведь все от вас чего-то ждут. Поэтому я и не говорил вам обо всём, ведь вы ещё дети, а никакой нормальный взрослый человек не посмел бы навредить любому, даже не родному, ребёнку. Я знаю вас с малых лет, вижу, как вы выросли и на что вы способны. Создать карту, научиться превращаться в животных ― и безо всякой помощи! ― это уникальный талант. Но ещё больший и редкий дар ― ваша доброта, вера в справедливость, поддержка друг друга. Вы всегда искренне доверяете друг другу и доводите начатое до конца. Так уж вышло, что бремя войны легло на вас, поэтому нужно быть сильными. И плакать, ― мужчина добродушно улыбнулся бывшим гриффиндорцам, ― совсем не стыдно. У вас же есть душа, и сейчас ей плохо.
Ремус пил чай, едва слышно икая, смотря на Дамблдора и открывая его для себя с новой стороны. Он всегда умел найти такие воодушевляющие слова, что казалось, будто он был самим Мерлином ― всё на свете знал и понимал. Вспомнились лучшие моменты его жизни. Учёба в Хогвартсе. То, как ему улыбался Джеймс каждый раз, когда входил в палату после полнолуний. Как Лили сочувственно обняла его, узнав о тяжёлой болезни друга. Как Сириус, Джеймс и Питер первый раз перевоплотились в животных, чем заставили Лунатика расплакаться, прикрывая лицо руками, прямо в Выручай-комнате. Все эти воспоминания делали его живым. Наверное, предположил Ремус, Питер думал о том же самом.
― Если вы не против, то я хотел бы вам кое-что показать.
С этими словами профессор встал из-за стола и направился к двери, юные орденцы последовали за ним. Проходя по коридорам, Ремус вспоминал различные ― и грустные, и радостные ― моменты его жизни. Здесь, в пустом коридоре, он впервые сказал друзьям, что болен. И вместо того, чтобы отвернуться, они поклялись, что не оставят друга в беде. И сдержали своё обещание. А на этой лестнице Джеймс впервые попытался пригласить Лили в Хогсмид. Но из этой затеи ничего не получилось. Вот тот портрет с долговязым мужчиной вечно любил совать свой нос куда не следует, чем бесконечно раздражал Мародёров во время ночных вылазок. Наконец, поток воспоминаний о минувших днях прекратился. Они оказались в том самом коридоре, в котором всё и закончилось. Достигнув нужной двери, профессор невербальным заклинанием открыл её и первым вошёл внутрь. Сердце бешено заколотилось в груди, предчувствуя новый резкий всплеск эмоций. Дамблдор внимательно посмотрел на молодых людей, затем вкрадчиво произнёс:
― Я знаю, вы уже были здесь и всё видели. Но в этот раз прошу вас быть более сдержанными и стойкими.
Дождавшись кивков от бывших гриффиндорцев, он прошёл за шкаф и, выставив вперед палочку, проговорил:
― Гоменум ревелио.
Раздался шёрох, а затем мародёры по велению директора подошли к нему. Сердце Лунатика замерло, из глаз снова полились слёзы. С утроенной силой, пуще прежнего.
На невысокой ровной кушетке лежал не кто иной как Джеймс Чарлус Поттер, будто спящая красавица ― нисколько не шевелясь. Его тело не производило впечатление мёртвого, но и живым тоже не было. Ошеломлённо прикрыв рукой рот, Ремус молча смотрел на друга, которого уже не видел столько месяцев, по которому так сильно скучал и которого так мечтал вернуть. Профессор поднял с пола мантию и положил её рядом с Сохатым. Питер, белый как мел и обескураженный до полусмерти, протянул руку и коснулся лежавшего друга.