— Только гляну, вы ведь Настя? Точно?
Лицо девушки теряет жесткое выражение, присущее людям в форме, она смущена, растеряна, однако пытается это скрыть под маской напускной вежливости.
— Я не Настя, — говорит она, — но если вам важно как меня зовут, то можете звать Сильвиан. Так будет правильнее по-французски. Повторяю, здесь произошла авария, водитель не справился с управлением и вылетел за пределы дороги, упал вниз.
— Он выжил?
— Думаю, что от него ничего не осталось.
— Я всё-таки посмотрю! — настаивает Алексей и в сопровождении Сильвиан, которая не стала удерживать его, подходит к краю обрыва.
Внизу, среди серых камней лежащих беспорядочной грудой вдоль отрезка побережья, омываемого пенистым морем, он замечает красное пятно. Машина лежит на боку, это такой же кабриолет, как и у него. Похоже, что и марка точно такая же — «Феррари». Сильвиан молча показывает ему на темнеющий комок человеческого тела неподалеку от машины. Темное пятно с трудом различается на фоне нагромождения бесформенных глыб, кажется небольшой точкой среди множества букв объемного текста.
Алексею хочется по случаю вспомнить японское хокку, что-нибудь трогательное, душещипательное, но в голову ничего не приходит — японские созерцатели не любили писать о смерти. Смерть их не вдохновляла. Конец человеческой жизни для них лишь один из символов всеобщего увядания природы и потому не имеет самостоятельного значения.
У молодого человека возникает желание узнать, с кем произошла трагедия, как будто это что-то меняет.
— Установили личность погибшего? — спрашивает он, не отрывая взгляда от лежащего внизу тела.
— Установили по номерам. Они такие же, как на вашей машине.
Слова Сильвиан с трудом доходят до сознания Алексея. Он все еще продолжает думать о лежащем среди камней погибшем водителе, который куда-то торопился, быть может, как и он на свидание с девушкой.
— Что? Мои номера? Во Франции кому-то выдали такие же номера, как и у меня? — Лёша ничего не понимает.
— Нет, это ваши!
Ему делается плохо — он бледнеет, колени становятся такими слабыми, дрожат так, что ему кажется, будто ноги вот-вот подогнутся, и он упадет бездыханным на край обрыва, как рыба, выброшенная на берег ураганным штормом. Воздуха не хватает, Алексей дышит с усилием, втягивая его, точно кто-то схватил железной рукой горло и не отпускает, добиваясь признания. Только в чем?
— Вам плохо? Я же говорила, что не нужно выходить!
Девушка поворачивается к нему, помогает расстегнуть ворот рубашки, приспустить галстук. Её лицо приближается, она осторожно заглядывает в лицо Алексея своими карими глазами, и он замечает их желтоватый оттенок. Сквозь мутное, неустойчивое сознание проносятся мысли о том, что перед ним Сильвиан — настоящая дочь Фавна. «Ей что-то нужно от меня? — думает Алеша, — но что? Чтобы вернулся назад или продолжал ехать?»
Он смотрит вниз на лежащего маленького человечка. Неужели это он там лежит распластанный и изломанный, мягкий как тряпичная кукла? Глубина высоты манит его, притягивает своим ощущением возможного полета, в который может пуститься каждый. Надо только раскинуть руки как крылья и оттолкнуться от земли.
Его ноги по-настоящему слабеют, он неустойчиво качается и хватается за руку Сильвиан.
— Мне надо уйти! — торопливо говорит он, с ужасом представляя, что сейчас покинет свое тело, лежащее на камнях у самого моря, и превратится как в фильмах-фэнтэзи в бесполый дух, который в «Феррари» отправляется на свидание.
— Я вас провожу!
Девушка, осторожно поддерживая его за локоть, ведет к машине. «Она хочет, чтобы я быстрее убрался отсюда, — вспоминает Алексей свои мысли, — вот её цель! Неужели мое появление здесь нарушило планы Фавны, её отца? В какие игры они играют?»
Ему кажется, что он вот-вот найдет разгадку, но на ум ничего не приходит. Получается, что отцу с дочерью не терпится устроить его свидание с Верой, точно от этого зависит будущее всего мира, благополучие миллионов людей, сытая мирная жизнь. Они готовы закрыть глаза на то, что его двойник срывается на машине с обрыва и разбивается вдребезги. Его двойник или он сам?
Алексей открывает дверь, садится на мягкое водительское сиденье. У него нет сил пристегнуться к креслу ремнем безопасности и Сильвиан, наклоняясь и почти касаясь грудью его щеки, проделывает эту операцию. От девушки пахнет ароматом трав — фиалок, ландышей и он понимает, что по-другому от дочери бога полей не может пахнуть.
— Счастливого пути! — напутствует его Сильвиан.
Алексей трогается с места.
Он отъезжает дальше по дороге, поглядывая в зеркало заднего вида и оставляя за спиной толпящихся у обрыва полицейских. За поворотом ему становится совсем плохо — в глаза плывет белесый туман, а звуки меркнут, будто окутанный плотной ватой. «Наверное, пора просыпаться», — вдруг возникает мысль и из глубин памяти всплывает хокку:
«Где мой соловей? Куда улетел?» Сознание едва брезжит. Сквозь далекий неумолчный гул ему слышатся голоса. Или сняться?
«У него падает давление, нужен укол. Из комы выводить нельзя, состояние нестабильное…»
Глава 9
От Марселя до Ниццы не так уж и далеко, около двухсот километров. Два часа в пути на машине, взятой в прокат, показались Мишелю Мартену и его супруге Стефани приятным времяпровождением. Поездка по Французской Ривьере была прекрасной: живописные прибрежные городки, плещущееся до самого горизонта голубое море, солнце, похожее на огромный апельсин, болтающийся на невидимой нитке в зените, отличная ровная дорога.
Вообще они улетали из Марселя на Карибские острова, в Тенерифе, но до отлета выдалось свободное время, и месье Мартен предложил жене маленькое развлечение — прокатиться до Ниццы. Почему в этот город? Наверное, потому, что Ницца всегда привлекала русских, членов императорской фамилии, писателей, революционеров. А Мишель Мартен и его жена были русскими. По паспорту французами, но на самом деле, жителями холодной и опасной России.
Мишель, до того как очутиться в Марселе имел другую фамилию, а сотрудники фирмы, в которой он трудился, звали его Главным, иногда Бульдогом, но все это были неофициальные прозвища. Официально он был генеральным директором фирмы «Россервис» и еще несколько дней назад сидел в Лефортово, ожидая пока против него соберут улики следователи Следственного Комитета.
Однако потом, всё изменилось, его выпустили под подписку о невыезде и как говорят во Франции: «Ву-а-ля!» — он оказался в Марселе. У Главного было много любовниц, но «подругой жизни» он выбрал старую и проверенную, звавшуюся Стеллой Анатольевной до того как она превратилась в Стефани Мартен.
Стелла Анатольевна была той самой отставленной любовницей, которую видела Вера заплаканной в дверях кабинета Бульдога накануне его ареста. На самом деле, хитрый Главный, предвидя возможность преследования за свои проделки с армейским имуществом, заранее договорился со Стеллой, и они разыграли эту сценку.
После его ареста Стелла Анатольевна продолжила исполнять обязанности начальника юридического Управления, до тех самых пор пока труба не позвала в дорогу. В качестве трубы выступил её любовник, поджидавший свою подругу уже в Марселе с новыми документами.
Так они превратились во французов, неприметных буржуа среднего достатка по фамилии Мартен. Мартенов во Франции, как Ивановых в России.
На Запад Главный отправился полностью подготовленный к капризам переменчивой судьбы. У него было несколько счетов в разных банках. Он купил бизнес во Франции — небольшую обувную фабрику под Марселем. На Тенерифе месье Мишель Мартен являлся владельцем роскошной виллы прямо на берегу моря. Эту виллу, собственно, он и собирался посетить с новой супругой, чтобы восстановить нервы после ужаса лефортовских застенков.
Новоявленной жене он сказал: «Теперь у нас новые паспорта, новые фамилии, другая жизнь. Забудь о том, что было в Москве! Начнем с нового листа!» И надо сказать, что чистый лист с водяными знаками в виде символов денежной единицы «евро», был приятен Стелле Анатольевна.