Потом она, воспользовавшись оставленным без присмотра планшетом, ловко осуществила трансфер всех денежек Главного на свой счет, а чтобы избавиться от его преследования, позвонила в Министерство. Там, через юристов, с которыми контактировала раньше, вышла на нужных людей, отвечавших за безопасность. Выяснилось, что у такого могущественного ведомства свои кадры были везде, по всему миру. Дальнейшее было делом техники.
Стелла еще раз бросила взгляд на телевизор, точно хотела отдать последний долг, положить на могилу покойника погребальные цветы. Но новости уже сменились развлекательной передачей. С экрана доносились взрывы смеха, его заполнили довольные и глуповатые физиономии зрителей. «Вот так всегда, — подумалось ей, — смерть рядом с балаганом. Шоу должно продолжаться!»
Допив кофе, испанка Мария Руис, деловито рассчиталась с официантом и отправилась в аэропорт, сначала спустившись в метро, на седьмую линию, а затем пересев на автобус. Она экономила на такси, совсем не ощущая себя богатой дамой, которая может иметь личный самолет.
Глава 10
Никто не сказал Вере, что Алексей хотя и находится в коме, но всё-таки живой. Она думала, что он погиб еще там, во время стрельбы на Триумфальной площади, как и сообщил Петр Курасов, когда взволнованный, бледный вбежал в их офис.
День сделался серым, стертым, как замызганные грязью проселочные дороги — по ним ни пройти и не проехать, колеса увязают, буксуют, мотор натужно ревет и греется, но машина с места не трогается. Вере казалось, что она застряла здесь, на этом отрезке времени, как попавший в разбитую колею автомобиль с передним приводом. Движения нет, дыхания нет и жизни нет.
Её накрыло мрачное, безысходное состояние и никто помочь был не в силах. Ира погрузилась в свои дела, заканчивая расчеты с фирмой. Курасов ушел в офис и оттуда не показывался. Что он там делал? Кто-то из девушек, заглянувших в его кабинет, сказал по секрету, что Петька сидит, уставившись в одну точку и бухает.
Без Алексея всё теряло смысл: ни будущее, ни прошлое, ни та, другая жизнь теперь для Веры не представляли интереса. Та смелость и внутренняя раскованность, которые преобразили её, заставив забыть о жалком существовании в офисе «Россервиса», показались теперь ненужными и бессмысленными. Более того, эти метаморфозы не прошли бесследно, они были болезненными, потому что лишили душевного спокойствия. Точно она нашла ключи от наручников, но не знала, что делать освободившимися руками, где найти им применение.
Разрушительные мысли безостановочно текли в её голове, отравляя сознание, подтачивая психику. Ей захотелось немедленно пойти в бар и напиться до бесчувствия. Никогда такого еще не было, и Вера невольно списала своё смелое желание на внутренние изменения, происшедшие с ней. Но ей не нужна эта бесшабашная смелость — все свои изменения она отдала бы за возвращение Леши.
«Другая жизнь теперь всегда будет на меня влиять!» — с ноткой грусти констатирует она, до конца не зная как к этому относиться.
Исполненная решимости девушка отправляется на лифте в холл первого этажа. Там тихо. Послеобеденные часы медленно стекали в колбу времени, приближая конец рабочего дня. Среди охранников она замечает Горбоносого, но не собирается к нему подходить, потому что сказки закончились, и он ничем ей сейчас не поможет.
Вера идет к самораздвигающимся дверям, но Горбоносый её догоняет.
— Торопитесь? — спрашивает он, тоном человека, желающего поговорить. Вере кажется, что он просто хочет скоротать время.
— Да, тороплюсь! — сухо отвечает Вера, но, тем не менее, останавливается и отходит от двери в сторону.
Горбоносый идет за ней.
Чего она хочет? Тайная надежда еще в ней тлеет, надежда, связанная с Алешей. Вдруг Горбоносый расскажет, что он не умер, а находится в больнице. Вдруг надо к нему ехать помочь чем-то, например, сдать кровь. Надежда теплится в её глазах, написана на лице.
Понимая это, горбоносый охранник шмыгает длинным носом, короткие усики его над верхней губой подскакивают, обнажая крепкие белые зубы.
— Я не хочу вселять в вас ложную надежду, — сообщает он, — я же говорил вам как-то, что ваши миры расходятся…
— Говорил, — поначалу эхом вторит ему Вера, но упрямство не дает ей смириться с объяснениями Горбоносого. Надежда в глазах сменяется ожесточением. — Так что с того? Когда не стало Алексея, его мир не просто отошел в сторону, он исчез, взорвался во Вселенной, будто его планета столкнулась с метеоритом или кометой. Эти осколки больно ранили сердце.
Она всхлипывает.
— Да будет вам известно, что планеты вашей системы не имеют заранее установленной траектории, маршрут движения их неизвестен, — неожиданно важно, со значением или с намеком говорит Горбоносый, но Вера не может уловить смысл в его словах. — Когда я говорил об отдалении ваших планет, я говорил только о начальном движении. Только о начальном… Поэтому не всё еще потеряно.
— Я вас не понимаю, вы противоречите сами себе. Недавно говорили, что наши пути расходятся, что наши планеты с Алексеем движутся в разные стороны, а теперь…
— Всё меняется! — глубокомысленно замечает Горбоносый, и своими словами напоминает Вере толстого сеньора Никколо, философствовавшего в Бордигере за бокалом вина. — Вот вы думаете, что Алексей исчез, умер на площади. Так?
— Да! — отвечает Вера, внутренне сжимаясь.
— Но представьте, что в другой жизни он существует, жив-здоров и готовится приехать к вам на свидание.
— Как это может быть? — сомневается Вера, — то, что происходит здесь, влияет на то, что твориться там. Я это много раз замечала! Люди не могут раздваиваться. Если они остаются в этой жизни, в ту не попадают.
— А вы уверены, что здесь реальная жизнь, а там выдуманная?
— Что вы такое говорите? Перестаньте нести чушь, а то я с вами с ума сойду!
— Всякая реальность условна. Вот о чем я пытаюсь сказать! — Горбоносый великодушно улыбается, словно нашел для Веры выход и хочет ей помочь. — Запомните это! Всякая реальность условна!
— Я не могу играть в ваши словесные шарады, мне хочется набухаться и отключиться. Я пойду!
— Погодите! — в последнюю минуту останавливает её Горбоносый. — Вспомните Триумфальную площадь, когда вы отдали флэшку Алексею. Вспомнили?
— Да!
— Помните, с какой стороны светило солнце. Это было в обед…
— С какой стати мне помнить? Воды с того времени утекло много.
— Тогда я напомню. Солнце светило вам в глаза, ведь так?
Вера задумалась, соображая.
— Да, точно, я хотела надеть очки.
— Так вот, по-настоящему, солнце в это время светит с правой стороны, почти в затылок.
— Как глупо! — говорит Вера недовольная тем, что Горбоносый, как ей кажется, хочет всё запутать, — вы придумываете! И потом, о чем это говорит — с правой стороны светит солнце или с левой. Что в лоб, что по лбу! Разве это важно?
— Еще как, еще как! Это свидетельствует о том, что мир, который вы считаете реальным, не более реален, чем тот в Ницце. Я же говорю вам, всякая реальность — условна.
Вера оглядывается вокруг. Она смотрит на проходящих людей, на девушек за стойкой регистрации, смотрит сквозь стекло на улицу, где Москва живет своей жизнью, и Вера не понимает, как может быть ненастоящим окружающий мир. Она не верит Горбоносому. Она не может поверить ему, хотя он никогда её не обманывал. Таких случаев она не помнит.
Но ей нужно подтверждение его словам, ей важно убедиться самой.
Между тем, Горбоносый продолжает:
— Выбор за вами: тот мир или этот. Но прежде, чем выбирать, учтите, что в этом мире Алексея, наверное, нет, а вот в том он возможен…
Девушка не слушает охранника, она думает о своем.
Как ей проверить правдивость слов Горбоносого, ведь он, в сущности, Фавн — покровитель полей и лесных животных? Но он не добрый, поскольку преследует свои цели, и Вера читала об этом.
Фавнам нравятся молодые женщины — они их заманивают усыпляющими бдительность разговорами и, воспользовавшись минутной слабостью, тащат в лесные заросли. Что происходит потом, после того, как похотливые сатиры овладевают женскими телами, она не знала. Убивают ли женщин, отпускают, заставляют ли рожать новых особей козлоногого племени? Греки и римляне об этом умалчивали, но богатая фантазия рисовала страшные картины.