— Давай, я подпишу, — на его лице, как обычно, заиграла улыбка, которую я так любила. Если, чтобы видеть ее, нужно быть его молоденькой фанаткой, наверное, я согласна на это.
Быстро поставив на листке свою подпись, он передал его дальше по кругу. Ксения, Виктор и Флавьен по очереди оставляли свои автографы. Девочки были счастливы. Глядя на них, я искренне завидовала их молодости и беззаботности. Как мало надо для счастья, когда ты еще только подросток. Автограф да улыбка любимого певца, и ты будешь на седьмом небе еще много-много дней. Одна из девушек, что робко стояла рядом, не решаясь даже смотреть на нас, вдруг спросила, обращаясь ко мне:
— А вы и есть новая Констанс? – она тут же покраснела, сама удивляясь, что смогла спросить об этом.
— Да, я и есть, — как можно милее, беря пример с Мануэля, улыбнулась я ей в ответ.
Видимо, о кадровых перестановках в труппе особо преданные поклонники были осведомлены не хуже нас. И теперь увидев меня с еще не до конца смытым гримом, как и у Виктора с Ксенией после репетиции, девушка быстро всё поняла.
— А не могли бы и вы подписать? – она протянула мне постер.
Медленным, неуверенным движением я взяла его и фломастер. Пустого места на плакате почти не осталось, и я написала свое имя недалеко от росписи Мануэля. Беглым взглядом оценив, что получилось, я вернула его девушкам. Поблагодарив нас от всего сердца, они ушли. Я сидела, пытаясь осознать, что же сейчас случилось, и услышала голос Илены:
— Предлагаю тост. За первый в жизни автограф Тали Полянской!
Все дружно поддержали ее, а я засмущалась не хуже пятнадцатилетнего подростка.
Вскоре Илена, не выдержав приставаний руки Флавьена под столом, отчетливо намекающего, что пора бы пойти домой и заняться более приятным делом, сообщила, что уходит. Флавьен вызвался якобы проводить её, а мы вчетвером отправились в отель. Ксения и Виктор жили на этаж ниже, поэтому распрощавшись с ними, я осталась с Мануэлем наедине. В который раз, провожая меня до двери, он не принял приглашения войти и, пожелав мне спокойной ночи, удалился.
В том же ритме бесконечных репетиций пролетела еще одна неделя. С каждым днем я чувствовала себя все увереннее на сцене. Теперь я участвовала в репетициях в массовке, чтобы со вторника, как и обещал Дейв, занять место одной из артисток. Почему-то я была бы очень рада, если б ушла Тесея. Но нет, уходила не она. Она же была одной из лучших, всегда солировала и чувствовала себя королевой среди остальных.
Отныне в репетициях все было на своих местах. Роль Моцарта исполнял Мануэль, чему я была особенно рада. Я прямо-таки заряжалась от него энергией. Не знаю, как остальные, но когда его не было на сцене или где-то поблизости, я чувствовала себя очень неуютно. Но стоило ему вновь появиться в пределах досягаемости, как все мои страхи и сомнения улетучивались. Подобные чувства, усиленные симпатией к этому мужчине, испытывала и Тесея. Об этом мне рассказала Ксения, заметив, как та смотрела на меня, когда я оставалась с Мануэлем репетировать вечером после спектакля. Оказывается, ни для кого не было секретом, как Тесея относилась к Мануэлю, но он не отвечал ей взаимностью, не смотря ни на ее красоту, ни на талант и иные качества. Мануэль вообще ни к кому из труппы не проявлял особенной симпатии. Он был одинаково добр и любезен со всеми девушками, охотно отзывался помочь, когда его просили, со всеми заигрывал. Со всеми, кроме меня. Порой, думая об этом, я ощущала какую-то неполноценность, ведь Мануэль никогда не пытался соблазнить меня. Но я гнала эти мысли. Как друг он был мне гораздо важнее.
Каждый вечер мы снова вместе ужинали и возвращались домой. Ничего не менялось, кроме одной вещи в поведении Мануэля. Однажды мы не остались вечером репетировать. Это было воскресенье, и, решив, что понедельник — день тяжелый, и нужно выспаться, мы ушли вместе со всей труппой. Конечно, у дверей театра, как всегда, собралась целая толпа желающих пообщаться со своими любимыми исполнителями. Я отошла в сторону, дабы не мешать, и наблюдала за Мануэлем и Флавьеном. Флавьен был предельно вежлив и сдержан в своей обычной манере. Стараясь скорее отделаться от своих поклонниц, он быстро ускользнул, помахав мне на прощание. Я переключилась на Мануэля. Что-то в его действиях было не так. Не сразу поняв, что изменилось, я услышала голос Кристиана, стоящего недалеко от него:
— Мануэль, ты почему девушек больше не целуешь? Смотри, они расстроятся и не будут тебя любить. Девочки, всё! Больше не любим Мануэля! Любим только меня!
Теперь и я поняла, что стало не так в привычных действиях Мануэля. Он, как и прежде, обнимал каждую, вручая листок с автографом, он позволял поцеловать себя в щеку, но сам в ответ не поцеловал никого.
— Зима, холодно, если подхвачу простуду и потеряю голос, точно все девчонки твои, Кристиан, — отшутился Мануэль.
Мне стало очень интересно, так ли уж дело было в простуде, но спросить я не решилась. Хотя в этом и была доля здравого смысла. Нельзя перецеловать половину Европы и при этом никогда ничем не заболеть. И простуда тут ещё не самое страшное.
Итак, неделя прошла очень быстро, и снова наступил понедельник. На следующий день мне предстояло впервые выступить в спектакле. Я не особенно волновалась, но знала, что это ощущение может усилиться по мере приближения момента выхода на сцену. Эдвард и Оливия дали мне последние наставления, и я осталась одна в ожидании Мануэля, который обещал мне последнюю репетицию перед моим первым спектаклем. В понедельник вечером в театре было особенно тихо. Никого постороннего, да и из труппы осталось уже всего несколько человек, задержавшихся после репетиции по каким-то своим делам. Ксения и Виктор тоже ушли, и я снова почувствовала себя одинокой. Это ощущение было настолько близко мне последнее время, что я почти перестала его замечать, сроднившись с ним. Я старалась совсем не вспоминать об Андрее, о Москве, потому что эти мысли неминуемо вели к депрессии. Но я так редко была не занята, а когда и была, то настолько уставала, что единственной мыслью было лишь скорее коснуться головой подушки. Проводя много времени по вечерам с Мануэлем, я отвлекалась, за что была особенно благодарна ему.
Сегодня я ждала его чуть дольше обычного. Я видела его во время репетиции, после чего он куда-то ушел, обещав скоро вернуться. Судя по одетой на нем куртке, он отправился на улицу. Зачем и для чего, я не знала. Возможно, потешить свое самолюбие в общении с очередной группой по уши влюбленных в него девушек. Или у него были какие-то дела. Я не успела прийти к определенному выводу, когда в гримерку постучали, а затем дверь открылась, и вошел Мануэль.
— Можно? – спросил он, проходя.
— Да, все уже ушли, я тут одна.
Я сидела у зеркала и приводила лицо в человеческий вид, убирая излишки грима. Оставив макияж только на глазах, я наконец осталась удовлетворена результатом и посмотрела на Либерте. Он стоял чуть сзади и молча смотрел на меня.
— Что-то случилось? – спросила я, чувствуя в его взгляде какое-то напряжение.
— Не то чтобы случилось, — он заколебался, но продолжал. – Прости, не смогу сейчас остаться с тобой репетировать. Приехала одна моя подруга, давно не виделись. Ну, ты понимаешь.
— Понимаю, — хмыкнула я. – Что тут не понять. А я всё думала, не может же быть, чтобы у тебя не было личной жизни, одна только музыка. Но теперь я спокойна. Раз есть подруга, значит не всё потеряно.
Он посмеялся вместе со мной и ответил:
— Это так, не серьезно. У всех мужчин есть такие девушки, с которыми иногда бывает неплохо провести время после трудной недели.
— Ой, не продолжай, – я вполне отчетливо представила, о чём говорил Мануэль, тут же вспомнив своего мужа и его рыжую. – А то я воспылаю адской ненавистью ко всему мужскому населению планеты!
Он опять посмеялся надо мной и ещё раз спросив, не сержусь ли я, уже хотел было уйти, но в двери остановился. Задумчиво посмотрев на меня, он спросил:
— Талья, а что не так с твоей личной жизнью? Ты ведь тоже одна.
Я все еще не хотела говорить ему об Андрее. По крайней мере, не сейчас, не в такой ситуации и не здесь.