Встав так, чтобы не видеть Либерте, я не мигая уставилась на Дейва. Тот сказал пару слов о закончившемся отдыхе и сразу перешел к сути:
— Ребята, новости не сильно радостные. Дайна перегуляла, видимо, в праздники и простыла, — он вздохнул, а я огляделась, только теперь заметив, кого среди нас не хватает. – Так что она взяла больничный, потому что петь пока не может. А это значит, что в ее отсутствие Констанс будет играть Талья.
— Я? — совсем не готовая услышать такую новость, я не смогла ответить ничего более вразумительного.
— Кто ж, если не ты, — удивился Дейв. – Тебя что-то смущает?
— Да нет, — я пожала плечами и вспомнила единственную вещь, которая действительно вызывала у меня опасения. – Мне все еще не привезли обувь.
— Ой, прости, Талья, — услышала я сбоку голос Мии. – Не успела тебе сказать. Сегодня была у костюмеров. Тебя как раз просили зайти, померить туфли.
— Вот и отлично! – обрадовался Дейв. – Сейчас идешь за туфлями и на репетиции как раз их опробуешь! И еще, сегодня у нас будет присутствовать Альфред. Так что, ребята, поем и танцуем, как последний раз! Да и после праздников не мешало бы всем размяться.
Повернувшись вокруг себя на одной ноге, режиссер махнул рукой в знак окончания разговора и, напевая под нос какую-то песенку, спустился в зрительный зал. Проводив его взглядом, я не спеша пошла к двери, намереваясь прямо сейчас забрать из костюмерной свою обувь. Проходя мимо Мануэля, я даже не обернулась, хотя внутри меня все сжалось, почувствовав его пронзительный взгляд.
Через полчаса я сидела в гримерке и, сняв свои удобные сапожки, втискивала ноги в блестящие беленькие туфли Констанс. Ощущение, что я заковала себя в кандалы, не покидало, но я подумала о достоинствах натуральной кожи и быстрой разноске подобной обуви. Передвигаться от этого было не легче. Видимо, день все же не задался с утра. Обнадеживало лишь то, что туфли привезли не в день спектакля, и сейчас мне не мешало ходить пышное платье, которое придется надеть завтра.
Сделав пару шагов, я почувствовала себя увереннее. Обувь была действительно удобной. Уповая, что все пройдет гладко, я вышла из гримерной и пошла на сцену, где как раз собирались артисты. Альфред уже приехал, а это означало, что скоро можно начинать. В ожидании все топтались без дела. У одной из кулис я увидела Мануэля. Вокруг него, как змея, вилась Тесея. Я остановилась, точно вкопанная, не в силах отвести взгляд от этой парочки, гадая, насколько права была Ксения. По всему выходило, что на счет Тесеи она не заблуждалась. А вот насколько все это нравилось Либерте, я понять не успела. Увидев меня, он отодвинул с пути Тесею, тут же недовольно нахмурившуюся, и подошел.
— Ну что, ты готова? – спросил он тоном, каким спрашивал перед каждым спектаклем или репетицией, как будто мы ни на день не расставались.
Я кивнула, становясь вдруг неожиданно счастливой. На его лице мелькнула улыбка, но тут же он снова сделался серьезным, с головой уходя в роль. Внимательно глядя на него, я заметила, как он на глазах преобразился. Его взгляд стал иным, манеры, жесты, даже голос, все изменилось, входя в образ великого композитора. Даже на репетиции он не мог работать вполсилы.
— Все готовы? Поехали! – послышался голос Дейва из зала.
Репетиция началась. Стоя за кулисами в ожидании своего выхода, я наблюдала за Мануэлем. Невозможно было не любоваться его исполнением. Всё в нём – от кончиков пальцев до прядей светлых волос – было прекрасно и так правдиво, что заставляло верить в искренность его игры. Я не могла не восхищаться грацией его движений. Легкой поступью он перемещался по сцене, почти не касаясь ее. Его голос был то нежен, то вдруг становился твердым и отчужденным. Глаза блестели, когда его красивые мужественные руки обнимали одну из танцовщиц, вьющихся вокруг. Мне никогда не приходилось оказываться на их месте, и тут я неожиданно представила себя там, на сцене рядом с Мануэлем. Представила, как его сильные руки ложатся на талию и обнимают меня, совсем как на балконе той злополучной ночью. Дыхание перехватило, и я почувствовала, как дрожь прошла сквозь пальцы. Готовая порвать на части всех девиц вокруг Либерте, я снова устремила взор на сцену. Глаза горели лютой ненавистью ко всем существам женского пола, когда-либо касавшимся Мануэля. Но вдруг он повернулся, и наши взгляды встретились. Отпустив девушку, которой оказалась Ксения, он посмотрел прямо на меня. Казалось, мир вокруг нас замер. Сама не до конца понимая еще, что происходит, я улыбнулась ему самой нежной улыбкой. Его глаза ответили, засияв тысячами огней. Я готова была смотреть в эти глаза вечно, но он уже отвернулся, продолжая петь.
— Сестренка, наш выход, — прервала мои мысли подошедшая Мариэла.
Я с опаской посмотрела на нее, боясь, что мои глаза выдадут весь спектр пережитых за последние пару минут чувств. Но ни Мариэла, никто другой не заметили ничего странного в моем поведении. Кроме Мануэля. Я была уверена, что, зная меня достаточно хорошо, по взгляду он мог понять многое.
Находясь под впечатлением от его мастерства, я настолько сама вошла в образ, что уже не знала, где заканчивается реальность и начинается вымысел. Все слилось для меня еще и потому, что я впервые играла свою роль без костюма и грима. Находясь в своих настоящих обличиях, мы плакали, смеялись, ревновали и любили. Сердцем проживая все эти моменты, я видела, что и Мануэль чувствовал так же. Наш дуэт был настолько гармоничен, что я уже не представляла, как вместо него здесь мог стоять Нико. Только Мануэль. Никого больше не видела я в роли Моцарта и в качестве своего партнера. Так искренне я еще никогда не отдавалась чувствам своей героини. Так искренне мне еще ни разу не отвечал мой партнер.
Находясь на сцене, я не могла ни знать, ни видеть, как Альфред наклонился к Дейву и тихо спросил:
— Я один это вижу, или ты тоже заметил?
Пораженный до глубины души режиссер медленно кивнул, выражая согласие.
— Я не ошибся, — бормотал он. – Я знал, что из них выйдет отличный дует.
— Дуэт? – продюсер поднял бровь и хитро улыбнулся. – Думаешь, здесь дело только в этом?
Дейв не ответил, продолжая восторженно следить за происходящим на сцене. После репетиции он подошел ко мне. Режиссер говорил что-то о таланте и о том, что он не оставил равнодушным даже черствого Альфреда. Потом начал нахваливать Мануэля, стоявшего неподалеку. Но я не слышала ничего вокруг. Я смотрела в глаза Либерте, которые сразу, как только стихла музыка, стали вновь холодно безразличными ко всем вокруг, включая меня. Он не подошел и не предложил проводить, как всегда делал раньше. Вместо этого в компании Флавьена и еще пары человек, среди которых я увидела и черноволосую голову Тесеи, он прошел мимо, кивнув Дейву, и скрылся за кулисами. Я хотела броситься за ним, схватить за руку и заставить объяснить, что происходит. Я столько могла бы сказать ему, но не было никакой возможности. Дослушав режиссера, я медленно поплелась со сцены. Было грустно и обидно. Но ничто не шло в сравнение с тем, как было физически больно. Ноги в новых туфлях требовали свободы. Они гудели, ныли и практически отказывались передвигаться.
Кое-как дотащив себя, я села на стул и посмотрела на свое отражение в зеркале. В гримерной никого не осталось. Все очень быстро похватали одежду и умчались. Наверное, дух праздника нельзя было так скоро вывести из организма, и актеры поспешили домой, дабы еще хоть на вечер ощутить вкус уходящего веселья. Я смотрела на себя и не узнавала. За последние полтора месяца я как будто стала старше. Неужели глупенькая любимица своих родителей повзрослела, превратившись наконец в самостоятельную личность, которая чего-то стоит? Или это только освещение делало свое дело, я не знала. Вздохнув, я протянула руку и аккуратно сняла туфли. От пронзившей боли на глаза навернулись слезы. Все произошло, как всегда. Новые туфли стерли ноги. Кинув ненавистную обувь под стул, краем глаза я успела заметить, что на белой подкладке остались следы крови. Стараясь не задумываться о нанесенном ущербе здоровью, я взяла сапоги и, кривясь от боли, сунула в них разболевшиеся еще сильнее ноги.