— Вот именно! – воскликнула она. – Я просила поговорить, а не напиваться!
— Какая разница, — тихо ответила я и посмотрела на своего закадычного друга.
Флавьен бросил на меня короткий взгляд и почти незаметно кивнул. Я поняла, что разговор окончен. По крайней мере, на сегодня.
— Какая разница, — повторила я и повернулась к двери, на ходу касаясь руки Мануэля в знак того, что нам пора.
Мы вышли из дома, поймали такси, доехали до отеля и даже поднялись ко мне в номер. Но я почти не помнила всего этого. Мое оцепенение достигло апогея, и мир виделся, точно в тумане. Но стоило переступить порог своей комнаты, как что-то в голове щелкнуло, и на смену апатии пришел смех. Я лишь на минуту представила, что сейчас Мануэль, как и каждый вечер в последнее время, подойдет и поцелует меня, после чего, извинившись, уйдет.
— Талья, — позвал он, захлопывая дверь.
Я резко повернулась к нему с какой-то невероятно дикой улыбкой. Он явно не ожидал столь резкой смены настроения, вздернул брови, но больше никак не выдал своего удивления.
— Да, дорогой, я слушаю, – иронично ответила я, уже готовая услышать его предсказуемый ответ.
Мануэль подошел чуть ближе. Теперь мы стояли посередине комнаты лицом друг к другу. Нас разделяли лишь полметра, потому как размеры моего жилища не позволяли разойтись дальше. Я все так же странно улыбалась в предвкушении, как от души повеселюсь, когда он снова уйдет, хлопнув дверью.
— У меня есть для тебя подарок, — он сунул руку в глубокий карман куртки, но достать его не решался. – Я хотел подарить тебе что-то особенное, но фантазия иссякла, как только зашел в этот отвратительный магазин.
Я фыркнула. Настроение предательски улучшалось в сторону приступа истеричного смеха. Особенно тяжело было сдержаться, когда живое воображение нарисовало весьма яркую картинку выбирающего подарок Либерте. Но самое страшное ожидало меня впереди. Хотя нет, это было совсем не страшно. Это было ужасно. Ужасно мило. Любая нормальная девушка именно так и расценила бы это. Но не я. По крайней мере, сейчас я была совершенно неадекватна.
Мануэль все же решился, вытащил руку из кармана и протянул мне нечто маленькое и удивительно пушистое.
— Поздравляю, — проговорил он, всматриваясь в мое лицо.
Я медленно, словно опасаясь чего-то, протянула руку и взяла подарок. Это была мягкая игрушка. Маленький белый пушистый мишка, держащий в лапках большое красное сердце. Такой простой и одновременно трогательный подарок, который мне, как ни странно, никто еще никогда не дарил.
— Спасибо, это так мило, — неуверенно поблагодарила я, вертя мишку в руке и пытаясь сдержать подступающий приступ смеха.
И все бы на том и закончилось, если бы я не разглядела надпись на сердечке. «Татьяне в день Святого Валентина!» — гласила она. Удивившись, что имя написано не мое, я присмотрелась и заметила, что одна буква в нем исправлена. Вот так вот просто. Взял и поправил, как в жизни. Какая разница, как зовут. Главное – выглядит так же.
Мануэль, видимо проследив за моим взглядом, тихо сказал:
— Прости, но у тебя редкое имя. Там не было такого, пришлось дописать.
— Спасибо, действительно мило, – закивала я.
Это стало решающим фактором. Смех, имеющий для своего появления немало причин и не встретивший на пути препятствий, вырвался наружу. То была самая настоящая истерика. Мануэль, прищурив глаза, смотрел на меня, а я смеялась ему в лицо, поглядывая на свой подарок. Наверняка, это была самая худшая из реакций, на которую я могла быть способна. Но все понимая, остановиться я не могла.
— Талья, — позвал он, но я не ответила, разрываясь от приступа безудержного хохота.
Вдруг Мануэль резко махнул рукой. Мгновение, и медвежонок оказался в противоположном углу комнаты. Либерте снова поднял руку. Почти уверенная, что следом он ударит меня, я зажмурилась. Но в ту же секунду почувствовала на себе его сильные руки. Он схватил меня, точно я совсем ничего не весила, и толкнул на кровать. Его тело накрыло мое и придавило так, что я не могла вдохнуть и только цеплялась за него руками. Он целовал мои губы, лицо, спускаясь все ниже и ловкими пальцами расстегивая одежду. Там, где его руки касались меня, кожа начинала гореть. Я извивалась, но ни за что на свете не хотела бы вырваться из этих объятий. На какое-то мгновение Мануэль замер, и я испугалась, что он все же уйдет.
— Талья, что же ты делаешь со мной… — тихо проговорил он, снова целуя меня, но вдруг его голос стал жестче. — Что ты чувствуешь ко мне? Говори!
— Люблю… — одними губами прошептала я, но ему этого было недостаточно.
— Не слышу, – он повысил голос.
Я никогда не видела его таким требовательным, и власть этого мужчины, которая с каждым мгновением, с каждым его прикосновением и поцелуем только крепла, сломила меня.
— Люблю! Люблю! Люблю! – закричала я, закрыв лицо руками.
— Я знаю, — уже тише ответил он.
Я открыла глаза и посмотрела на него вполне осмысленным взглядом. Столько нежности я не видела в глазах мужчины еще ни разу в жизни. И сейчас весь он принадлежал только мне. Не задумываясь больше ни о чем на свете, наслаждаясь каждым мгновением, каждым чувством и новыми ощущениями, которые так щедро дарил мне этот человек, я поверила, что мои чувства взаимны.
Ночной город жил своей жизнью. Тихо шел снег, заметая у подъезда недавние следы. А в комнате на четвертом этаже неярко горел свет. Было тихо. На полу валялась беспорядочно разброшенная одежда. Странно даже представить, что еще несколько минут назад здесь бушевала буря звуков и эмоций.
Я лежала под одеялом, уткнувшись в грудь Мануэля, наслаждаясь ароматом его тела и все еще прокручивая в памяти события последнего часа. Хотелось сказать ему, как было хорошо, но слова предательски застревали в горле. Почему-то вся моя уверенность в себе таяла рядом с этим человеком, и я не могла даже поднять на него глаза. Приступ смеха, пришедший после апатии, теперь сменился неутомимым желанием плакать. Это была последняя стадия опьянения, которую нужно было пережить. Я знала это, но ничего не могла поделать. Смертельная грусть навалилась всей мощью, и я не стала сдерживать слез. Невольно всхлипнув, я привлекла внимание Мануэля. Он немного отодвинулся и виновато посмотрел на меня.
— Я обидел тебя, прости, — зашептал он. – Но я не нашел лучшего способа, чтобы привести тебя в чувства.
Одной рукой он еще крепче прижал меня к себе, а другой гладил по голове, продолжая извиняться. Снова чувствуя себя глупой и слабой, я никак не могла успокоиться.
— Ты не виноват, — попыталась я объяснить. – Просто я боюсь.
Я молчала в ожидании, что он спросит. Но он тоже не говорил ни слова. Прошло немного времени, прежде чем он снова посмотрел на меня, как будто выходя из задумчивости:
— Чего ты боишься?
Решив воспользоваться случаем и быть откровенной, я опустила голову, сама пугаясь своих слов.
— Я знаю, что однажды настанет день, когда ты выйдешь в эту дверь и больше не вернешься, — я судорожно всхлипнула, но продолжала. – И боюсь, что не вынесу этого.
Он долго смотрел мне в глаза, не давая возможности отвернуться и будто ожидая продолжения. Но я молчала. Тогда он поцеловал меня и сказал:
— Я никогда от тебя не уйду. Ты можешь быть уверена. Я тоже боюсь потерять тебя — он помолчал, давая мне время успокоиться. — А теперь тебе надо поспать.
По его интонации я поняла, что разговор закончен.
Становилось холодно. Я теснее прижалась к нему и закрыла глаза. Наконец грезы и мечтания последнего времени становились реальностью. Но той ночью я никак не могла уснуть, уже почти час таращась в потолок. Мануэль лежал рядом и видел, должно быть, десятый сон. Его лицо было умиротворенным, а на губах иногда мелькала едва заметная улыбка. Светлые волосы растрепались. Рука так и тянулась пригладить их, но я боялась разбудить его. Иногда под окнами проезжала машина, ненадолго освещая фарами противоположную стену комнаты, отчего на ней мелькали светлые полосы, пока снова не становилось темно. Наверное, так же происходит и в жизни. Светлая полоса сменяет темную и наоборот. Все в природе уравновешено. Если тебе очень больно сейчас, то в будущем станет очень хорошо. Но не стоит обольщаться. Это недолгое состояние, на смену которому снова придут неприятности. И чем спокойнее и счастливее ты была, тем сильнее захлестнут тебя горе и обида.