— Не знала, что ты рисуешь, — искренне восхитилась я. – Очень красиво.
Мануэль бросил короткий взгляд на меня и взял кружку. Кивнув в знак благодарности, он сделал два больших глотка, поставил ее и снова посмотрел мне в глаза. Я немного растерялась. Все же вынужденное молчание вводило меня в некоторую неловкость. И хотя мне можно было говорить сколько угодно, не слышать ответов собеседника было непривычно, а потому я тоже старалась молчать. Мануэль тем временем открыл чистый лист и быстро написал:
«Это твой портрет. Я хочу, чтобы у тебя осталась частичка меня, раз меня самого не будет рядом. А рисование — лучший способ подарить кому-то немного своей любви. Но я никак не могу закончить, какая-то деталь все время ускользает. Поэтому я хотел попросить тебя позировать мне. Если ты не против».
Пока он писал, я внимательно следила за рукой, читая слова. Когда последняя точка встала на место, Мануэль снова поднял глаза на меня. Я совсем растерялась. Даже не знаю, от чего больше. Откровенные слова о скором расставании, которое Мануэль принимал, понимая, что не в силах это предотвратить. Или дело было в его просьбе, но с минуту я молчала, а потом тихо произнесла:
— Прости, но я никогда не позировала, меня вообще никто не рисовал до той поклонницы.
Мануэль снова застрочил:
«Тебе ничего не надо делать. Просто сядь рядом и расслабься. Смотри в окно».
— Ладно, — я неуверенно согласилась. – Мне рисунок и так очень нравится, но если без этого нельзя…
Я села рядом с ним на подоконник и взяла чашку, чтобы хоть чем-то занять себя на время незапланированного художественного сеанса, и стала смотреть на улицу. Мануэль снова задвигал рукой, продолжая рисовать. За окном сгущались сумерки. Я смотрела на улицу Парижа, одну из сотен улиц города, так круто изменившего мою жизнь. Какая ирония судьбы. Этот последний вечер с Мануэлем начался точно так же, как когда-то и первый. Круг замкнулся. Скоро карусель остановится, и всем будет пора по домам. Может быть, Мануэль тоже чувствовал нечто подобное. Я хотела спросить его, но не решалась отрывать от рисунка. Слишком сосредоточенным было его лицо, слишком серьезны глаза в те моменты, когда он бросал на меня короткие взгляды, всякий раз заставляющие сердце пропускать удар.
Он закончил неожиданно. Меня вдруг коснулась его рука, еще мгновение назад сжимавшая в руке карандаш. Я повернула голову и посмотрела на лежащий передо мной лист бумаги. Слишком совершенным было лицо на бумаге, слишком выразительны глаза и чувственны губы.
— Я не настолько красива, как эта девушка, — невесело усмехнулась я, сама не ожидая от себя такой реакции. – Но все равно спасибо.
Я уже встала и сделала движение в сторону от окна, то тут его пальцы накрыли мою руку, еще лежащую на рисунке. Я быстро повернулась, чтобы неожиданно оказаться прямо лицом к Мануэлю, который уже тоже стоял на ногах. Мои движения казались резкими, обрывочными, в то время как его были плавными, практически бесшумными, но уверенными и настойчивыми. Чувствуя, как земля уходит из-под ног, я сделала шаг назад и прислонилась к подоконнику. Мануэль неотрывно следовал за мной, не разжимая рук и глядя в глаза.
— Тебе, правда, понравился рисунок? – спросил он, и я кивнула.
Его голос больше не был сиплым, но звучал непривычно низко, немного хрипло, отчего казался еще более волнительным.
— Тебе нельзя разговаривать, — в который раз прошептала я.
Где-то на улице раздался шум, и небо озарили вспышки фейерверков. В свете закатного солнца этот праздник жизни завораживал своей красотой. Но я не обратила на это никакого внимания. Мой взгляд был прикован к стоящему рядом мужчине. В разноцветных отблесках салюта, игравших в его глазах, я видела свое отражение. Он улыбнулся, хотя морщинка между бровей сохраняла серьезное выражение на его красивом лице. Светлые волосы блестели в последних отсветах дня. Одна прядка упала на лицо, заслонив глаза. Я подняла свободную руку и убрала ее назад. Мне всегда нравились его жесткие волосы. Не желая отказывать себе в этом, возможно, последнем удовольствии, я погладила его по голове, потом рука опустилась ниже, обнимая за шею. Он продолжал улыбаться, немного снисходительно, будто поощряя мои действия, но я остановилась. Борясь с невыносимым желанием прижаться к нему, почувствовать всем телом его тепло, вдохнуть его запах, растворяясь в ощущении близости, я медлила, потому что не могла себе этого позволить. Почувствовав мою неуверенность, Мануэль отступил на полшага назад.
«Наверное, так даже лучше», — подумала я и попыталась высвободить руку, которую все еще держал Мануэль.
В руке я все еще сжимала блокнот и теперь надеялась укрыться от всей чувственности момента за рассматриванием своего рисунка. Подняв руку, я потянула его к себе, но Мануэль снова сделал лишь один едва уловимый жест и перехватил блокнот с другой стороны. Еще одно движение, и мой рисунок, преодолев половину комнаты, приземлился на кровать. Не сразу сообразив, что случилось, я удивленно посмотрела на Мануэля.
— Прости, — заговорил он, и его голос снова звучал странно и соблазнительно. – Но я не могу отпустить тебя просто так.
— Что? – словно загипнотизированная переспросила я.
— Я люблю тебя, — выдохнул он и прижался губами к моей шее.
Я почувствовала, как смыкаются за спиной его руки, сжимая мое тело в объятиях. Я ощущала его поцелуи, спускающиеся от шеи все ниже. Я знала, что он был искренен в своих чувствах, по крайней мере, в данный момент.
— Я знаю, — тихо ответила я, прижимаясь губами к его уху.
Кидаясь, как в омут с головой, в этот водоворот из разнообразных чувств и ощущений, я всякий раз вбирала их все до конца. Каждый раз, подсознательно боясь, что очередной раз может стать последним, теперь я точно это знала. Как и Мануэль.
Той ночью мы были вместе в последний раз.
Я ушла очень рано, когда еще только расцвело. Мануэль не пытался меня остановить. И за это я была ему особенно благодарна. Я шла по улице, ступая по еще влажному с ночи асфальту. Солнце первыми лучами уже касалось деревьев, пробуждая ранних птиц с беззаботными трелями. Я шла, не глядя по сторонам, и ни о чем не думала. Я и так слишком много занималась этим неблагодарным занятием в последние дни. Теперь все было окончательно решено и сделано. Все точки стояли на своих местах. На душе было спокойно. Слишком спокойно. Скорее никак. Я смирилась с тем, что ожидало меня, точно осужденный на казнь, который смиряется со своим приговором.
Добравшись до своей кровати в номере отеля, я рухнула без сил, едва скинув обувь. Я хотела снять свитер, но почувствовав на нем запах парфюма Либерте, легла спать прямо так. Ночью нам было некогда сомкнуть глаз, поэтому я проспала весь день. Вечером я спустилась в ресторан только чтобы поесть. После ужина, вернувшись к себе в номер, я все еще не чувствовала себя отдохнувшей, поэтому снова легла в постель. Лишь на утро следующего дня я, кажется, пришла в себя. Приняв горячую ванну, я позвонила Илене, которая оставила мне огромное количество сообщений на автоответчике. Подруга вместе со своим женихом искренне переживали за нас с Мануэлем. Я успокоила их, заверив, что все благополучно разрешилось. И это было почти правдой.
Прошло несколько дней, когда однажды утром я спустилась по лестнице и уже направлялась к выходу из отеля, намереваясь поехать к Илене, но вдруг меня окликнул администратор. Подойдя к стойке, за которой стоял молодой симпатичный парень, я улыбнулась.
— Доброе утро, мадмуазель Полянская, — он ответил мне дежурной, но от того не менее милой улыбкой. – Вам письмо.
Он протянул небольшой конверт, и я с удивлением взяла его. Поблагодарив администратора, я отошла в сторону и вскрыла письмо. Моему удивлению не было предела, когда, достав его содержимое, я обнаружила там пригласительный билет на заключительный спектакль мюзикла «Амадеус». Конечно, я ни на минуту не забывала и точно знала, что это событие именно сегодня, но побывать там даже не представляла возможным. Все билеты были давно распроданы, да и потом мой последний визит в театр не увенчался успехом. Радостно рассматривая приглашение, я запоздало заметила маленькую записку, также вложенную в конверт. Ровным твердым почерком там была написана лишь одна фраза, но от нее начала кружиться голова: