— Кто тут, мать твою, говорит о любви?
— Не кричи на меня. Я уже сообщила о нашем затруднении своему партнеру. Он вызвал самого Ферро, это очень дорого, но деваться теперь некуда, — она говорила так тихо, что я слышал гулкое кафельное эхо и шум бегущей воды.
— Кого он вызвал?
— Чистильщика. Ну, помнишь, как в фильме с Харви Кейтелем? Это надежный парень, он обдерет нас как липку, но дело сделает. Ласло сказал, что главное — дышать ровно и не поддаваться безотчетному ужасу. Он все уладит к завтрашнему утру.
— Врешь ты все, — сказал я, переждав протяжный пароходный гудок за окном. — Твой уголовный Ласло и слов-то таких не знает. Я звоню в полицию и еду домой.
— Много тебе твои слова помогли. Тут нужен профессионал, иначе мы все пропадем, а если это сделал сам politico, то пропадем очень быстро и бесшумно. Это богатый человек, и если уж он решил не платить, а убивать, то нам всем не поздоровится. А полиция только напортачит.
— Ладно, зато я не буду замешан в вашем предприятии. Сдамся и расскажу все, как есть.
— И что ты расскажешь? У тебя на руках ничего нет, кроме туфты — ни адресов, ни настоящих имен. Довольно слов, Константен: человек поехал к тебе домой, он уже в дороге, и нам все равно придется ему заплатить. Ложись спать и не забудь закрыть в коттедже окна, к вечеру пойдет дождь, — добавила она и положила трубку.
Дождь пошел сразу же, стоило мне закончить разговор, ветер заносил брызги в комнату, но я оставил окно открытым. Хозяйка дома этого заслуживает: отсыревших обоев, вздыбленного пола и тысячи лет в аду. Не знаю, чего я ждал, слоняясь по двум захламленным комнатам. Помню, что долго искал розетку, подходящую к компьютерной вилке, и нашел только в ванной, пришлось заряжать компьютер в корзине с грязными майками Гомеша. В кухне нашелся кусок черствого сыра, и я долго его грыз, потом пытался читать взятую с собой книжку про парня, который задыхался понарошку, и, наконец, почувствовал, что сам задохнусь, если что-нибудь жесткое и определенное не произойдет как можно скорее. Совсем как та бельгийская девица, которая всех подряд спрашивала, когда немцы заняли город: ну, скоро ли они начнут зверствовать?
Признаюсь, я сам себе удивлялся: в моем доме убили человека, теперь там хозяйничает какой-то парень с железным именем, а я счищаю с сыра плесень и листаю попсовый роман. Действительность как будто подернулась сизой дымкой, так бывает, когда во сне догадываешься, что спишь, и больше ничего не боишься. Несколько раз я брал в руки телефон, чтобы позвонить в полицию, но не позвонил. Как объяснить им камеры, шесть любознательных камер на потолке, замаскированных гипсовыми акантами и пальметтами?
— Значит, ты просто подглядывал за убитой, — скажут они, — ладно, допустим. Ты невинный pervertido, за это тебе полагается всего-навсего штраф или месяц под стражей. Но как вышло, что ты отлучился в тот самый момент, когда убийца вошел в дом? Захотелось погулять по пляжу? Вернулся, увидел труп и понял, что врача звать бесполезно? Но как ты мог знать, что у девицы нет ни единого шанса? И почему ты не позвонил нам, когда просмотрел запись?
Да, черт побери, почему я не позвонил? Еще ведь не поздно позвонить. Еще не поздно найти Душана, одолжить у него машину и за ночь добраться до немецкого парома в Киле, а там и до Клайпеды рукой подать. Нет, не выйдет, найдут в два счета и еще добавят за попытку удрать. Европа стала просторной свалкой, плоской, будто земля на голове кобры, на ее северной окраине спрятаться так же трудно, как на юго-западной. К тому же, никто с таким удовольствием не выдает своих и не наблюдает пожар у соседей, как литовский крестьянин. Я сам на четверть литовец, я точно знаю.
Можно еще поехать домой и избавиться от трупа. Я столько раз видел это в кино: футляр для контрабаса, багажник, пропитанный кровью, резиновые перчатки, тьфу, мерзость. Поехать, стиснуть зубы, вытащить убитую девку из дома и оставить на пороге госпиталя. И нечего трястись. Ее убили не духи какие-нибудь, не рыбный пастух с озера Луодис, которым меня пугала бабушка, не вепрь, выходящий из моря, про которого я читал в ретрианских хрониках, ее убил коренастый мужичок в маске — просто взял и пристрелил, безо всякой мифологии.
Как ни крути, мне не удастся вынырнуть из этого дела сухим, думал я. Даже если сумею перенести тело подальше от своего дома, полиция все равно станет искать знакомых убитой и доберется до мадьяра, а значит, и до моей подружки. Хрупкий леденец Додо вмиг раскрошится на ладони следователя. Я знаю, они это умеют. Я сам приемный внук следователя и родной внук тайшетского заключенного.
Ко всему этому, я еще и болван, Хани. Исписал семь десятков страниц, даже не подумав о том, что, пока я бываю на допросе или на прогулке, они могут спокойно читать мои письма, для этого достаточно запустить программу-переводчик. Сегодня я спохватился и ввел пароль для этого файла: фалалей, разумеется. Теперь можем говорить спокойно.