Глава 5
В учительской мы застали Ирину, и, судя по всему, она как раз прикидывала, не стоит ли ей ретироваться через окно. Но не успела, грымза сняла ее практически с подоконника.
— Закройте окно, Ирина Сергеевна, — сказала она. — Сквозняк же, а у нас тут бумаги… И пыль налетит.
— Конечно, — Ирина повернула ручку.
— Очень удачно, что вы еще не ушли. Поможете нам с Василием…
— Ивановичем, — подсказал я.
Завуч вручила мне стопку каких-то плакатов, а также коробку с гвоздями и молоток и велела идти в актовый зал и подождать там дальнейших инструкций.
— Я бы с удовольствием, — сказал я. — Но понятия не имею, где актовый зал.
— У нашей школы типовая планировка, — отрезала Надежда Анатольевна и посмотрела на меня с чекистским прищуром. Типа, а не шпион ли ты, мил человек, если таких элементарных вещей не знаешь.
Но то, что было типовым в восемьдесят девятом, в две тысячи девятнадцатом стало уже глубокой архаикой. Не везде, конечно, но все-таки.
— И тем не менее, — сказал я.
— Тогда просто подождите за дверью, — отрезала она весьма недоброжелательным тоном.
Я вышел за дверь и услышал, как она начала что-то выговаривать Ирине начальственным тоном. Тем самым, который она использовала для общения… наверное, вообще со всеми. Я не стал подслушивать и отошел к противоположной стене коридора, но, насколько я успел понять, речь шла о неуставной длине юбки и «о чем вы вообще думаете, когда надеваете что-то подобное на работу».
У меня был опыт общения с подобными грымзами, и я точно знал, как им можно понравиться или хотя бы наладить нормальные рабочие отношения. Но процесс приручения обычно требовал много усилий, и я решил, что это того не стоит.
В конце концов, мне с ней детей не крестить. Тем более, что она наверняка убежденная коммунистка и церковь обходит десятой дорогой. Хотя это тоже не факт.
Знавал я одну женщину, она и убежденной коммунисткой была, и в пионеры одной из первых вступила, на самой заре организации, и все это не помешало ей до конца жизни святые мощи между страницами партбилета хранить.
Потом они закончили, и мы отправились в актовый зал, где я сгрузил плакаты на пол, влез на стремянку и принялся махать молотком. В целом все оказалось не так плохо, как могло бы быть, и даже было немного привычно. Когда ты работаешь в школе, то довольно часто занимаешься всякой фигней, которая в твои прямые рабочие обязанности не входит.
Я стучал молотком, Ирина подавала мне плакаты, и я вешал их на стену, а Надежда Анатольевна следила за тем, чтобы они висели ровно и в полном соответствии с курсом партии, жить которой оставалось всего два года.
Но никаким предчувствием катастрофы в воздухе не пахло. В воздухе пахло последними деньками лета и немного затхлостью, но это наверняка от того, что актовый зал давно не проветривали.
Я повесил последний плакат, слез со стремянки и торжественно вручил молоток Надежде Анатольевне.
— Неплохо справились, — сказала она. — Где, вы говорите, раньше работали?
— То тут, то там понемногу, — сказал я. Трудовую книжку-то я свою не видел, скорее всего, она уже лежала в местном отделе кадров, пусть сама и посмотрит.
Туманный ответ ее, ясное дело, не удовлетворил, и она неприязненно поджала губы.
— Мне не нравится ваше отношение, Василий, — сказала она.
— Иванович.
— Школа — это не балаган, — сказала она. — Это место, где мы закладываем ученикам фундамент их будущей жизни. Сложно переоценить воспитательную роль школы…
— Но тут нет ни одного ученика, — заметил я.
— Тем не менее, вы должны всегда вести себя так, будто они на вас смотрят, — отрезала Надежда Анатольевна. — И блюсти моральный облик советского педагога.
При этом она бросила неодобрительный взгляд еще и на Ирину. Видимо, короткие летние платьица в светлый моральный образ советского педагога тоже не вписывались.
— Ладно, можете идти, — смилостивилась завуч. — Завтра жду на рабочих местах. И переоденьтесь, это вас обоих касается.
Мы с Ириной направились к выходу из школы.
— Это было жестко, — сказал я.
— Все как обычно, — сказала она. — Нам просто не повезло оказаться не в том месте и не в то время.
— Звучит, как история всей моей жизни, — сказал я.
— А в каких еще неподходящих местах вам довелось оказываться?
— Не знаю даже, с чего начать, — сказал я.
И дело ведь не только в местах, недавно выяснилось, что и с временами проблема.
Восемьдесят девятый, надо же. Зачем?
Выпить кофе или лимонада, или же съесть мороженого нам в тот день так и не удалось, потому что на выходе из школы Ирину поджидал неприятный тип, он же — ее молодой человек. Его звали Артем, он был на полголовы ниже меня, но даже чуть пошире в плечах, и крутил на пальце ключи от папиной «волги». Догадаться о том, что это ключи именно от «волги» было совсем несложно, потому что Артем стоял, облокотившись на ее капот.