Голос был незнакомый, но говоривший знал меня по имени, отчего сразу запахло хронодиверсантами, парадоксами и перестрелками в ночи.
— Мы уже разговариваем, — резонно сказал я.
Я попытался вспомнить, сколько нужно времени, чтобы узнать адрес, по которому установлен телефонным аппарат с известным тебе номером, а потом сообразил, что в этом нет никакого смысла. Если это те, кто я думаю, а не наш родной КГБ, решивший поставить на прослушку телефон одного из своих бывших сотрудников, то времени у них вообще вагон, и это значит, что адрес им уже известен.
— Не по телефону.
— Допустим, — сказал я. — А вы из какого времени звоните?
— Из настоящего.
Это был так себе ответ, поэтому я уточнил.
— Из настоящего для вас или настоящего для меня? — в конце концов, Сашка рассказывал, что их кураторы умудрялись звонить им из будущего. Правда, не уточнял, требовался ли им для этого в прошлом специальный телефонным аппарат или нет. Может, и не требовался. Может, тогда требовался, а сейчас уже нет. Будущее же тоже на месте не стоит. — Год у вас сейчас какой?
— Такой же, какой и у вас, разумеется. Девяносто третий.
Как узнать, врет он или нет? Телевизор попросить включить, и чтоб трубку поближе к динамику поднес? Да и какая разница, из какого он времени, если он хронодиверсант и в любой момент может в другое прыгнуть?
— Ладно, с этим разобрались, — сказал я. — Теперь к следующей проблеме. Вы меня знаете, а я вас — нет.
— На самом деле, заочно мы уже довольно давно знакомы, — сказал он. — Вы наверняка слышали о нашей организации, когда мы сотрудничали с небезызвестным вам отделом Х.
Ого.
Никак, сами кураторы до меня дозвонились. Значит, Петруха был прав, они не убрались из нашего времени насовсем, они просто ушли в тень, и неизвестно, как это сказалось на их возможностях. Они потеряли влияние на огромный репрессивный аппарат, принадлежавший государству, зато теперь у них развязаны руки, и они могут сами делать, что захотят, не спуская приказы по инстанциям, а сразу переходя к делу.
Наверное, это должно было даже повысить их эффективность в отдельных случаях, хотя поглощало куда больше ресурсов и потребовало увеличения операционных расходов. Или как там у этих бюрократов принято говорить.
— И чего вы хотите?
— Как я уже и сказал, просто поговорить, — сказал куратор. — В восемьдесят девятом у нас не получилось достичь взаимопонимания, так почему бы не попробовать сейчас? Я хотел бы разъяснить нашу позицию. Объяснить, чем чревато ваше нахождение в этом временном потоке и предложить альтернативные варианты решения этой проблемы.
— Альтернативные? Это такой эвфемизм для пули в затылок?
— Мы стараемся обойтись без насилия там, где это только возможно, — сказал он. — И я гарантирую, что на этой встрече вам ничего не будет угрожать.
— А вы бы сказали, если бы это было не так?
— Я понимаю, что вы испытываете проблемы с доверием, и понимаю, почему они возникли, — сказал куратор. — Но я еще раз заверяю, что нам нужен просто разговор.
— Все так говорят, — сказал я.
— Поверьте, эта встреча и в ваших интересах тоже.
— И так все говорят.
— Вас пытались убить, — сказал он, и это был не вопрос. — Мы оба знаем, что такие попытки будут повторяться, и это будет продолжаться до тех пор, пока одна из них не увенчается успехом. Или пока вы не покинете этот временной поток. Вы на самом деле хотите так жить, Василий? Подвергаясь постоянной опасности, не будучи уверенным не то, чтобы в завтрашнем дне, но и в следующем часе? Минуте? И даже если вы будете отбиваться каждый раз, то что с того? Будь вы хоть тысячу раз авантюристом, привыкшим смеяться в лицо опасности, рано или поздно такое развитие событий скажется на вашей психике самым неблагоприятным образом.
— А вы, получается, меня убивать не хотите и вообще желаете только добра?
— Не хотим, — сказал куратор. — В том числе и потому что вы — очень любопытный научный феномен, и нам хотелось бы получить больше времени для наблюдения.
— В чем же заключается моя феноменальность? — спросил я.
— Готов обсудить это с вами при личной встрече. Назовите только время и место.
Я задумался. Какое бы время и место я ни назвал, даже если это будет через две минуты около подъезда, чтобы я успел по лестнице спуститься, на подготовку засады у них будут годы и годы. Но кто мешал им напасть прямо сейчас, без звонка? Зачем они меня вообще предупредили?
Неужели они играют честно? Или хотя бы пытаются?
— Красная площадь через пятнадцать минут, — сказал я.
Я не смог бы добраться туда за столь короткий срок, и мне хотелось выяснить, знают ли об этом они?