Ну, или есть, но нас они пока не касаются.
— В разных местах, — сказал я.
— Афган?
Я покачал головой. В Афгане, судя по возрасту, мог служить и сам Гриша, и если он спросит меня о каких-то общих местах, которые известны всем, кто там побывал, я засыплюсь.
— Спецназ ГРУ. Африка, в основном.
— Ясно, — сказал он, и уважения в его голосе чуть прибавилось. — Ты полежи еще немного, я пойду инструменты простерилизую.
— Вообще без проблем, — сказал я, и он снова ушел.
Ирина сидела на стуле, смотрела на меня и выражение ее лица было… странным. Задумчивым.
— Он вообще врач? — спросил я.
— Исключительно опыт полевой медицины, насколько я понимаю, — ответила она.
— Меня устраивает, — сказал я.
Ирина пожала плечами.
Это было даже лучше, чем ветеринар, потому что ветеринарам вряд ли доводилось вытаскивать пули. Ну, по крайней мере, не на постоянной основе.
Гриша вернулся, неся поднос с инструментами. Рукава рясы он закатал до локтя и даже одноразовые хирургические перчатки где-то нашел, и они забавно смотрелись на его мощных, мускулистых, волосатых руках.
Присев рядом со мной, он снова покосился на бутыль с водкой.
— Точно не будешь?
— Нет, — сказал я. — Но если тебе надо, то накати.
— Я лучше опосля, — сказал он и взялся за скальпель. — Ты, ежели что, громко не ори, а то соседи подумают, что я бесов из кого-то изгоняю.
— Так это ж вроде твои прямые обязанности, — заметил я.
— Народу не нужны нездоровые сенсации, — сказал он. — Артерия не задета, повезло тебе.
Угу.
Ничего нового он мне не сказал. Если бы артерия была задета, мы бы с ним тут не разговаривали, потому что я бы к этому моменту уже помер.
Он вздохнул, привычным движением перехватил скальпель и сделал надрез, расширяя рану. Я не заорал.
Было терпимо. В смысле, мне в жизни приходилось и худшие вещи терпеть, и физическая боль от огнестрельной раны этот список отнюдь не возглавляла.
Гриша отложил скальпель и взялся за щипцы, сноровисто засунув их внутрь раны. И я опять не заорал.
Ну, почти.
Только зашипел и зубами поскрежетал немного.
— А я-то надеялся, что ты сознание потеряешь, — сказал Гриша. — Так бы оно намного проще было.
— Шестерых еще прихвати с собой, — прошипел я.
— В следующий раз обязательно, — сказал он и снова задвигал щипцами в ране. — Ага, нащупал, с Божьей помощью.
За этим последовал еще один пароксизм ясной и ослепительной боли, а потом он вытащил щипцы и небрежно бросил пулю на пол и взялся за иглу. Всего несколько стежков, и дело было сделано.
Он принялся накладывать повязку.
— Жить будешь, — сказал он. — Сделал аккуратно, как мог, но шрам, конечно, останется, но у тебя их и так целая коллекция.
— И ее жемчужиной он точно не будет, — сказал я. — Спасибо, Гриша.
— Пожалуйста, — сказал он. — С рукой что?
— Царапина.
Он продезинфицировал рану и наложил еще одну повязку.
— Надо ли мне говорить про постельный режим, покой, обильное питье и прочее, что ты уже и так должен бы знать?
— Не надо, — сказал я. — Тем более, что покой мне только снится.
— Времена такие, — вздохнул он. — Лихие времена.
Гриша откинулся на спинку стула, содрал с рук хирургические перчатки и бросил их на пол. Тоже довольно привычным жестом.
— Ирина мне о тебе раньше не рассказывала, —сказал он.
— Работали вместе, — сказала Ирина. — А не рассказывала, потому что Василия долго тут не было, да и случая не представилось.
Ну я-то ладно, а с этим отцом Григорием-то она когда успела познакомиться? Он ее духовник, что ли? Четыре года назад Ирина не показалась мне особенно религиозной, и совсем не каялась после того, как мы с ней согрешили…
Но люди меняются. Четыре года — довольно солидный срок, а учитывая потрясения, которые произошли со страной…
— Ладно, — сказал отец Григорий и строго посмотрел на меня. — Поведай мне свою историю, Чапай.
— А это обязательно? — я попытался сесть в кровати, но не нашел в себе достаточно сил. Через минуту еще раз попробую. — Мне так-то идти надо.
— В таком состоянии, сын мой, ты далеко не уйдешь, даже если я тебе позволю, — сказал он.
— Ты не понимаешь, Гриша, — сказал я. — У меня на спине нарисована мишень, и фигня может начаться в любой момент. Я не хочу подвергать вас лишней опасности, ведь будут стрелять в меня, а могут попасть в вас.
— И кто же, позволь спросить, тебе на спине мишень-то эту нарисовал? — спросил он.