— Я, в общем-то, тоже, — сказал я. — Но я верю своим инстинктам.
— А, ну понятно, — сказал Петруха. — Спермотоксикоз и его воздействие на некрепкую подростковую психику.
— А в глаз? — поинтересовался я.
— Они могут использовать ее против тебя, — снова завел он свою шарманку. — Ты, сейчас, считай на вражеской территории, а на вражеской территории любая привязанность — это слабость.
— Наверное, ты прав, — сказал я.
— Но ты все равно сделаешь по-своему?
Я пожал плечами. Все уже сделано, что тут говорить. Ирина засветилась перед потомками по полной программе, и даже если я ее сейчас демонстративно брошу, они все равно могут попытаться разыграть ее карту. И хотя я и находился в эпицентре событий, мне почему-то казалось, что рядом со мной ей будет безопаснее, чем где-то пусть даже очень далеко отсюда.
Возможно, это таки спермотоксикоз.
— Ладно, черт с вами обоими, — сказал Петруха. — Убьют, договорюсь, чтобы похоронили на соседних участках и буду носить цветы на могилки.
— Угу, — сказал я, вспомнив, что в основной линии времени Петруха и сам к этому моменту должен был быть мертв. — Кто там следующий соискатель?
— Ты только не смейся, Чапай, но это цыганка, — сказал Петруха.
— Тут не смеяться, тут рыдать хочется, — сказал я. — Ну, я понимаю, гипноз, это еще более-менее научно, пусть даже менее, но все-таки еще куда ни шло… Но цыганка? Ты же бывший кэгэбэшник, Петруха, ты высшее образование получал и на офицерских курсах учился. Откуда такое мракобесие вообще?
— Отчаянные времена требуют отчаянных мер, — сказал он. — И потом, это не просто так цыганка, я ее не на Площади Трех Вокзалов нашел. У нее, между прочим, видные политические деятели консультируются. И даже генералы МВД ее советами не брезгуют. Некоторые.
— Что, в целом, ставит некоторые вопросы, — сказал я. — Относительно среднего интеллектуального уровня в упомянутых тобой сферах. Но зато неплохо объясняет, какого черта в стране дальше все пошло не так.
— У тебя есть идеи получше? — спросил он. — Или хотя бы вообще какие-то идеи?
— Ты ей ручку-то уже позолотил?
— Давай без вот этого, — попросил Петруха. — Мне так-то эта хрень тоже нелегко дается, знаешь ли.
Мы вернулись в кабинет, и Петруха позвал цыганку.
Ну, что я могу сказать? Обычная такая цыганка средних лет. У нее была цветастая юбка и черные косы, в которые были вплетены какие-то украшения, из-под приталенного мужского пиджака выглядывала белая блузка с вырезом… В общем, даже если Петруха и не нашел ее на Площади Трех Вокзалов, она бы легко сошла там за свою.
— Это Алла, — сказал Петруха, а потом ткнул рукой в мою сторону. — А это вот тот объект, с которым предстоит работать.
— Вижу, — сказала она.
— И должен сразу предупредить, что я не верю в… то, чем вы там занимаетесь, — сказал я. — Как бы оно там ни называлось.
— Вижу, что не веришь, — сказала она.
— Это может как-то помешать? — спросил Петруха. — Потому что предыдущий специалист…
— Видела я твоего предыдущего специалиста, — сказала Алла. — Нет у него ни сил, ни знаний, ни талантов. Обычный очковтиратель.
— А вы, значит, не такая? — уточнил я.
— Талант у нас передается по наследству, а искусству меня моя бабка научила.
— Ну, с тем, что это на самом деле искусство, я даже спорить не буду, — сказал я и протянул ей руку ладонью вверх. — Что скажете? Ждет ли меня дальняя дорога и казенный дом?
— Не веришь, — сказала она, не взглянув на предложенную ладонь даже мельком.
— Не верю, — согласился я. На лице Ирины тоже было скептическое выражение, а Петруха вобще смотрел в сторону, будто бы его происходящее вообще никак не касалось. Трудно, наверное, работать в такой атмосфере.
— Многие не верят, пока жизнь не преподает им урок, — сказала Алла. — Убери свою руку, она мне без надобности. Что вы знать-то хотите?
— Что было, что будет, чем сердце успокоится, — сказал я. — В таком вот разрезе.
— Все, что вы можете сказать, — вмешался Петруха. — Особенно нас интересует… ну, если вы увидите что-нибудь необычное.
Алла подошла ко мне поближе, на расстояние шага, и задрала голову, глядя мне прямо в лицо.
— В глаза мне посмотри, — сказала она.
— Угу.
Я посмотрел. Обычные глаза, темно-карие, почти даже черные. Но никаких бескрайних озер, в которых можно утонуть, никаких искорок, никакой вселенской мудрости, вполне обычные человеческие глаза. И даже душа цыганки Аллы, глубокая и загадочная, отражением которой эти глаза должны были служить, мне не открылась.
Такой вот я невосприимчивый человек…