Другие, однако, были настроены более неоднозначно. Характерно, что Джек Розенталь, заместитель редактора редакционной полосы газеты New York Times, сказал:
«Я родился в Палестине, но у моих родителей хватило ума быстро уехать оттуда, когда мне было три года. У меня нет никаких воспоминаний об этом, и я никогда туда не возвращался. Я не чувствую никакой эмоциональной привязанности к Израилю — только некое абстрактное любопытство. То же самое я чувствую по отношению к Токио — еще одно место, которое я хотел бы когда-нибудь посетить».
Но по крайней мере один состоятельный американский еврей жаждал мирного убежища в Израиле, и, по иронии судьбы, ему в этом было отказано. Это был Мейер Лански. Лозунг «Америка — люби ее или оставь» был выдвинут некоторыми суперпатриотичными типами в 1960-х годах в ответ на демонстрации «новых левых». Но в случае с Лански, по крайней мере, в отношении правительства США, принцип выглядел так: «Америка — люби ее или оставайся». В прессе и в судах его обвиняли практически во всех отвратительных преступлениях против общества: в торговле наркотиками, проституции, организации номерных и протекционных рэкетов, незаконных азартных играх, краже произведений искусства, вымогательстве и, конечно же, в заказе убийства Бенни Сигела. Его называли главой мафии, мозгом мафии и врагом народа номер один. Правительству удалось добиться депортации в Италию старого друга Лански — Лаки Лучано. Можно было бы предположить, что правительство с не меньшим энтузиазмом отнеслось бы к высылке Лански на какой-нибудь еще более далекий зарубежный берег, тем более что он хотел отправиться туда за свой счет. Но, как ни нелогично, власти Соединенных Штатов, казалось, были полны решимости сохранить американскую угрозу в самой Америке.
Проблема заключалась в том, что федеральное правительство не смогло предъявить Лански ни одного из множества обвинений. И вот, разочаровавшись, оно продолжает попытки.
Куда бы он ни пошел, его везде преследовали федеральные агенты. В своих домах в Нью-Йорке и Флориде он уже привык к периодическим ударам в дверь, крикам «Откройте именем закона», к встречающим офицерам с повестками, вызовами и ордерами на обыск. Его дом так часто подвергался обыскам, что он смирился с этим. Когда он путешествовал, его регулярно досматривали и обыскивали в аэропортах. Когда он попытался отдохнуть в Акапулько, федеральные агенты последовали за ним, вторглись в его гостиничный номер, обыскали его и даже вырезали обшивку его чемоданов в поисках контрабанды. Повсюду прослушивались его телефонные линии, записывались разговоры, так что для любого важного телефонного звонка ему приходилось пользоваться будкой-автоматом. Во время обыска в аэропорту агенты, рывшиеся в его багаже, наткнулись на флакон с белыми таблетками в его туалетном наборе. Они торжествующе закричали: «Наркотики!». Это оказалось лекарство, которое врач прописал ему от язвы желудка, которую Лански, безусловно, заработал за свою карьеру. Лански всегда старался быть приятным и готовым к сотрудничеству во время таких вторжений, но его повседневная жизнь превратилась в испытание, и это сказалось и на его терпении, и на здоровье.
Кроме того, защита от различных исков, предъявляемых ему правительством, не давала покоя его адвокатам и заставляла Лански платить огромные судебные издержки. Но и доходы его были немалыми, и, как показывают бухгалтерские книги, большую их часть он получал от вполне законных долей собственности в различных казино и отелях Лас-Вегаса. Помимо «Фламинго», Лански владел долями практически во всех заведениях на знаменитой улице Стрип, включая «Десерт Инн», «Сэндс», «Стардаст» и «Фримонт». Но почему, спрашивал он, каждое новое легальное предприятие такого человека, как он, неизменно описывается как «проникновение», как будто сам факт легальности в его случае был каким-то подрывным.
Что же касается того, что не попало в книги Лански, то эта информация была надежно заперта в хорошо охраняемом хранилище — мозгу Мейера Лански. Без ключа к нему все попытки найти доказательства правонарушений оказывались тщетными.
Уклонение от уплаты подоходного налога, конечно, было гибелью многих других преступников. Оно стало гибелью Микки Коэна, которого за это преступление приговорили к пятнадцати годам заключения в Алькатрасе, после чего Коэн стал жаловаться, что все его неприятности начались с того момента, когда он начал платить налоги, что стало первым сигналом для правительства о том, что у него вообще есть доход. Лански, однако, всегда скрупулезно платил свои большие налоги с тех больших доходов, о которых он сообщал. Если существовал дополнительный доход, о котором он не сообщал, правительство просто не могло его найти, и это было вопросом догадок. Правительство подозревало наличие больших сумм неучтенного дохода, но не смогло найти ни одного доказательства.