Интересно, что те российские евреи, которые решили искать свою судьбу самыми неортодоксальными и рискованными способами, оказались хотя и не в нищете, но в финансовых слоях значительно ниже Прицкеров, Ньюхаусов, Анненбергов и Блаустейнов. Мейер Лански, проживший долгую и насыщенную событиями жизнь в качестве главаря организованной преступности, умер с состоянием от 100 до 150 тыс. долл. А вот у эпатажных кинопродюсеров золотой эры Голливуда дела шли еще хуже, несмотря на то, что они когда-то обладали огромной властью. Возможно, это объясняется тем, что они жили в мире, где чрезмерные траты стали чуть ли не нормой, накладными расходами, которые должны были учитываться в стоимости бизнеса, и где все должны были умереть без гроша в Доме престарелых актеров, который предусмотрительно помог создать Луис Б. Майер. Но сам Майер, некогда самый высокооплачиваемый человек в США, умер с состоянием всего в 10 000 000 долларов.
Из этих цифр, однако, видно, что русско-еврейские иммигранты, хотя и не создали состояния, равного христианскому, но и не бедствовали. И если до приезда русских немцы были доминирующей экономической группой евреев, то русские быстро превзошли немцев как по численности, так и по покупательной способности, что стало постоянным источником неприязни между двумя группами — немецкими евреями «старого» капитала и эффектно появившимися русскими нуворишами.
В некотором смысле карьера русско-еврейских предпринимателей, о которых я решил (довольно произвольно) написать, и их истории успеха в двадцатом веке напоминают саги печально известных христианских баронов-разбойников столетия назад — Фриков, Гулдов, Карнеги, Вандербильтов, Гарриманов, Хиллов и Рокфеллеров первого поколения, которые доказали, что «новые деньги» и «плохие манеры» не исключают друг друга. Новые еврейские бароны имели много общих черт со своими старшими христианскими коллегами — наглость, энергичность, огромный эгоизм, определенную жадность и почти трогательное отсутствие юмора. Все они рассматривали «бизнес» как смертельно опасную, увлекательную игру с нулевой суммой, в которой на любом поле есть только один победитель, и радостную возможность перехитрить федеральное правительство. Все были умны, даже очень умны, но лишь немногие из них были хоть сколько-нибудь интеллектуальны. Ни один из них, похоже, не получал особого удовольствия от своих денег, когда они доставались ему в таких огромных количествах. Их вкусы в удовольствиях оставались простыми, плотскими и недорогими.
Так чем же отличаются американские еврейские предприниматели ХХ века от выходцев из Восточной Европы? Проще говоря, они были более честными. Почти все без исключения (включая Мейера Лански) они верили в то, что хорошо зарабатывают. Они были исключительно осторожны с мнением клиентов. Мало кому из российских евреев доводилось кричать: «К черту публику!» — проклятие, которое произносил Уильям Генри Вандербильт. В этом есть талмудическая традиция. Талмуд сам предписывает не прибегать к резкой практике и предостерегает, например, от того, чтобы еврейский сапожник размещал свою лавку в непосредственной близости от лавки другого еврейского сапожника. Прямой конкурент должен иметь пространство для локтя, для дыхания и процветания. Возможно, эти этические нормы объясняют, почему на протяжении веков правящие дворы Европы предпочитали вести свои самые важные и деликатные дела с евреями. Им можно было доверять.
Это существенное отличие также позволяет объяснить, почему в целом успех русско-еврейского бизнеса в Америке был воспринят остальным населением спокойно и уважительно, без зависти и злобы. Бароны-разбойники прежних времен вызывали страх и ненависть у населения, их очерняла пресса. И сегодня имя Джея Гулда является синонимом свирепой жадности и фискального мошенничества. Но кто сегодня может сказать что-то плохое или вообще что-то плохое о деятельности Николаса Прицкера или Луиса Блаустейна? Их общественный имидж остается благодушным, если он вообще существует.
Коллективные истории успеха русских евреев в Америке — вопреки таким кажущимся трудностям — также иллюстрируют мысль, хорошо сформулированную Эмерсоном в «Американском ученом»: «Если одинокий человек неукротимо опирается на свои инстинкты и остается там, то огромный мир придет к нему на помощь». (Дизраэли, еврей, выразился несколько иначе: «Все придет, если человек только подождет»). Принеся с собой из Старого Света так мало культуры, пригодной для использования в Новом, эти еврейские мужчины и женщины обладали именно инстинктами: инстинктами, которые подсказывали им, что нужно бороться и выживать.