Когда груди Франсины превратились из пупырышков в нечто более заметное, независимо от того, что она надевала, я уже стеснялся обнимать ее после того, как она делала что-то особенно мне приятное. Теперь она словно носила на себе табличку с предупреждением: «НЕ ТРОГАТЬ».
Естественно, она встречалась с парнями и очень скоро, увы, слишком скоро, начала знакомить меня со своими кавалерами. Ей нравилось представлять их родителям. Парней она обычно выбирала симпатичных, но, как мне казалось, каких-то инфантильных, и на фоне Франсины они выглядели… как бы это сказать… ординарными? Возможно, и их родители полагали Франсину ординарной, не познакомившись с ней поближе. Примерно в то же время я поймал себя на том, что замечаю некую выпуклость на брюках молодых людей. В мои дни мужчины носили более консервативную одежду, никоим образом не выдающую наличия известного органа в отведенном ему природой месте. Джинсы позволяли не только оценить размеры вышеуказанного органа, но и специально привлекали к нему внимание. Да, я понимаю, что когда-то тем же целям служил и гульфик. На всех парнях, которых Франсина приводила к нам домой, джинсы сидели, как влитые. Скоро я к этому привык.
Благодаря столь быстрому развитию, Франсина поступила в Рэдклифф в шестнадцать, а в двадцать получила диплом. Я не раз задумывался над тем, посылать ли ее на год в Европу. Смущали меня не расходы, с этим как раз проблем не было. На одну чашу весов ложились впечатления, которые она получила бы, пожив в Париже, Венеции, Флоренции. На другую — европейские мужчины, пользующиеся, и это отнюдь не голословные утверждения, неопытностью юных американок. Нужно ли Франсине общение с этими мужчинами, обращающимися с женщинами, как с неодушевленными предметами, донжуанами, ожидающими, что их будут кормить, поить и возить из города в город в обмен на оказываемые ими сексуальные услуги? Мои сомнения я разрешил довольно-таки глупым компромиссом. Отправил ее в Европу не на год, а на шесть месяцев. Получаемые от нее почтовые открытки ничего мне не сказали. По возвращении она свободно говорила по-французски и вполне сносно по-итальянски. Я заметил, что предложение выпить коктейль перед обедом она принимала с большей готовностью, чем перед отъездом. Разительно изменилась и ее внешность. Возможно, сказались привезенные из Европы наряды. По принятой в Старом Свете моде, одежда подчеркивала достоинства фигуры того, кто ее носит.
— Расскажи мне о людях, которых ты там встречала, — как-то попросил ее я.
— Ты имеешь в виду мужчин? — уточнила она и начала описывать мне музеи, в которых побывала, время от времени иронически поглядывая на меня.
И я смирился с тем, что Франсина не желает разделить со мной часть ее жизненных впечатлений.
Я не хотел, чтобы точно так же порвались и остальные связывающие нас узы, а потому постарался принять участие в ее карьере. Она, однако, не имела на этот счет никаких планов. Легко поступала на работу, с той же легкостью уходила с нее. Почти год она порхала по Манхэттену, говоря, что чудесно проводит время, отлично зная, сколь недоволен я ее беспечностью. В мое время с работы не уходили через неделю или месяц. Если уж где-то оседали, то навсегда.
А худшим я полагал ее решение снять комнату в восточной части Пятидесятых улиц. Пять женщин в одной квартире. Одноночек, как их тогда называли в Нью-Йорке. К счастью, она скоро затосковала по деревне. Постоянный шум, гудки автомобилей, визг тормозов досаждали ей ничуть не меньше, чем мне. Я завидую Томасси. Он практикует в Уэстчестере, и ему нет нужды, как большинству из нас, участвовать в столь малопривлекательном мероприятии, как поездки на работу и обратно. Бездумно спешащая толпа не место для нормальных людей.
Я так обрадовался, когда, приехав к нам на обед, она объявила, что поступила на работу в ООН, и признала, что хочет вернуться в Уэстчестер, где из окна часто не видно соседнего дома, где можно послушать, как поют птицы, и покормить их. Летом, конечно, нас иногда потревожит вой бензопилы или урчание газонокосилки, но в целом жизнь здесь куда приятнее. Я предложил ей вернуться домой, сэкономить таким образом деньги, которые пришлось бы платить за жилье, но Франсина заявила, что после компании четырех женщин она жаждет абсолютного уединения. Не уверен, что она назвала истинную причину отказа. Скорее всего, ей не хотелось вновь допускать нас в свою личную жизнь.