Сколь волнительно попасть в большой вольер, полный странных животных. Разнообразие это поддерживает высокий уровень адреналина в крови в затягивающихся допоздна посиделках, но долгие споры и бессонница — смесь неважнецкая. Именно в Рэдклиффе я начала завидовать людям, которые спали всю ночь да еще прихватывали большую часть утра. Я вставала рано даже по воскресеньям. И подчеркнула строку в «Дневниках» Кафки: «Заснул, проснулся, заснул, проснулся, ужасная жизнь».
После окончания колледжа отец подарил мне шесть божественных месяцев в Европе. Там я спала каждую ночь. Может, в этом ключ к разгадке?
Я поселилась с несколькими девушками в Нью-Йорке, прыгала с одной работы на другую, и бессонница не замедлила вернуться. Мне требовался якорь, точка опоры. Работа, или мужчина, или и первое и второе? Даже тогда меня интересовали международные отношения, а потому я надела платье, тыркнулась в ООН и, к моему изумлению, довольно легко получила хорошую работу благодаря моей американской внешности, превосходным рекомендациям, отсутствию малейшего акцента. Да и как можно отказать даме?
С бессонницей.
ООН ничем не напоминала Кембридж. Все экзотические личности, сошедшие со страниц «Нейшнл джеографик», были актерами, то есть они вели себя не так, как в родной стране, но играли, стараясь уподобиться Генри Кэботу Лоджу. Некоторые, правда, оставались самими собой, вроде того русского из Москвы, страстного любителя позагорать, который, бывало, снимал рубашку, стоило выглянуть солнышку, даже в морозную погоду. Он постоянно жаловался, что государственный департамент не разрешает ему поехать на уик-энд во Флориду, и желал знать, когда же Соединенные Штаты действительно станут свободной страной. Однажды я спросила его, не агент ли он МВД (а что особенного, за спрос денег не берут), и он ответил, что нет, единственный из делегации. Я хочу сказать, что у него было чувство юмора. Меня также забавляли эти типы из Африки, которые постоянно путали английские слова, и я не могла понять ни единой фразы. А настоящие арабы, каждая американская девушка должна хоть раз встретиться с настоящим арабом, особенно, если он приторно вежлив и не прикасался к женщине с самого отъезда из Саудовской Аравии. Впечатления останутся на всю жизнь. Что ж тут сказать, детство в Уэстчестере не готовит человека к жизни в этом мире.
Я не цинична. И лишь стараюсь определить для себя, что истинное, а что — нет. Например, я на сто процентов уверена, что люди, произносящие речи на Ассамблее, всего лишь многоликие двойники Чарли Маккарти, которые не верят в то, что слетает с их губ. Послушайте, я знаю парней, которые пишут эти речи. Генеральная Ассамблея, все равно что вечеринка в Голливуде, где все знают, что все лгут, но притворяются, что верят друг другу. Такова уж их доля. А вот что в чести у ооновских боссов и многих моих друзей, так это как следует поразвлечься в Нью-Йорке за те два-три года, на которые они попали в ООН, когда старшие официанты почтительно обращаются к ним «господин посол», а номерные знаки с буквами «DPL» позволяют парковать машину где угодно, не боясь штрафа и гнева полиции. Разве можно рассчитывать на подобное отношение в джунглях, где все такие же, как ты? Такого темпа жизни, наверное, нет нигде. ООН битком набита мартышками, спешащими сгрызть все орешки, выпить все бутылки, растратить все деньги, прежде чем их запакуют в ящик и отправят обратно в Зловонию, или как там еще называется их страна.
Работа мне нравилась, все у меня шло хорошо, особенно после того, как меня перевели к Иксу. Так он сам себя называл. Икс не писал речи для американского посла в ООН, но составлял так называемый политический меморандум, который затем использовал в своей работе речеписец. Через Икса осуществлялись контакты миссии со спецслужбами, а потому пришлось несколько месяцев ждать результата проверки на благонадежность, хотя я уже работала на Икса, пусть и неофициально, и получала за это деньги. Даже посол иногда называет его Иксом, в шутку, конечно. Я его помощник, то есть выполняю за него всю черную работу. Икс говорит, что я еще не в полной мере владею языком, но, по его разумению, им не владеет никто, моложе тридцати. Он полагает, что я умна, а потому выкладывает мне на стол ворох поступивших материалов со словами: «Выбери основное». Пять тысяч слов галиматьи, и он доверяет мне найти в них заслуживающие внимания. Я предлагаю ему три или четыре пункта, по строчке каждый. Икс хвалит меня: «Умница», — и гладит по головке, свинья. Я роюсь в этом дерьме, отсеиваю главное от второстепенного, а он диктует написанное мною секретарше и забирает себе всю славу. Разумеется, я недовольна тем, что его жалованье в три и две десятых раза больше моего. Да, это моя первая настоящая работа, да, он старше меня, да, ему надо кормить жену и двоих детей, но что я могу с собой поделать? А если наступит кризис, Вашингтон постоянно грозит сокращениями, он преспокойно даст мне коленом под зад. Но работа-то никуда не денется. Ему придется нанять другого помощника, опять начнется проверка на благонадежность, так что ему же лучше ничего не менять. В этом гарантия того, что с работы меня не выгонят.