Детектив было заулыбался, но тут же вновь стал серьезным.
— Соседи по дому часто заходят к вам, чтобы что-нибудь занять?
Мои ответы он уже не записывал.
— Такое случилось впервые.
— Вам не показалось странным, что мужчина пришел за чашкой сахара?
— Нет. Он сказал, его жена что-то готовит и вдруг обнаружилось, что кончился сахар.
— Понятно. Расскажите мне, что произошло. Придерживайтесь фактов. Что вы видели. Что вы говорили, что говорил он, что делал каждый из вас. Предположений не надо.
Я рассказала, опустив мелкие детали.
— Вы съездили в больницу?
— Да.
— Что они сделали?
— Могу я поговорить об этом с женщиной?
— Вы говорите с нами обоими.
— Но я могу поговорить с ней об этом наедине?
Веснушчатый детектив поднялся, вышел в коридор, закрыл за собой дверь. Дама села на его место напротив меня. Взяла шариковую ручку, которой он писал.
— Они искали лобковые волосы.
— Взяли образец спермы?
— Нет. Я проспринцевалась. Сначала приняла ванну, потом четырежды проспринцевалась.
— Никогда этого не делайте!
— Я же не знала. Такого со мной не случалось. Никто меня не предупреждал.
— Давайте позовем его. Он заполняет все эти бланки куда лучше меня. Он все равно увидит, что я записала. Согласны?
Я кивнула.
— Отлично, — детектив занял свое место, посмотрел на написанные дамой строчки. — Вы можете опознать предполагаемого преступника?
— Я неоднократно видела его. На лестнице. На бензоколонке.
— У вас дружественные отношения?
— С ним? Нет, мы впервые заговорили, когда он пришел за сахаром.
— Можете вы назвать какую-нибудь особую примету, которую обычно не увидишь?
— У него есть татуировка.
— Какая татуировка?
— Слово «Мэри». На плече.
— Ее может увидеть кто угодно.
— Он идет на работу и возвращается домой в комбинезоне.
— Вы могли увидеть его летом в майке.
— Летом я еще не жила в этом доме.
— Что-нибудь еще?
Я подумала о его необычно загнутом члене, о чем он сам мне сказал.
— Нет.
— Если бы вам показали фотографии шестерых мужчин, только торс, от пояса до шеи, смогли бы вы опознать его?
— Не знаю.
— Вы видели его голым, не так ли?
— Я на него не смотрела. Я перепугалась.
— Конечно, конечно. Мне просто хочется знать, найдется ли какая зацепка для О-пи. [8]
— А пока не нашлось?
— Откровенно говоря, нет.
— Но вы обязаны что-то сделать!
— Спокойнее, мисс. Мы можем навестить мистера Козлака. Послушать, что он нам скажет. Он, разумеется, будет все отрицать. Почему бы и нет?
— Он будет знать, что я заявила в полицию. Он меня убьет, если вы не предпримите никаких мер.
— А что, по вашему, мы должны предпринять?
— Полагаю, вы можете его арестовать.
— Мне представляется, что для этого у нас недостаточно улик.
— Так что же мне делать?
— Вы уже все сделали, мисс. Обратились в полицию. Если это повторится… я смотрю на ваши показания… не принимайте ванну и не спринцуйтесь. Сразу поезжайте в больницу.
— Это единственная улика, которая здесь признается?
— Поцарапайте его, чтобы под ногтями остались частицы его кожи.
— Силы ему не занимать, он может…
— Разумеется, не делайте ничего такого, что может поставить под угрозу вашу жизнь.
— Вы хотите сказать, не мешайте ему.
Детектив промолчал.
— Я знаю, к чему вы клоните. Если я не сопротивляюсь, значит, это не изнасилование, так? Так можете вы что-нибудь сделать?!
Дама встала и положила руку мне на плечо. Тяжелую руку. Не сестры, но сотрудницы полиции.
Билла я нашла в дежурной части. Он пролистывал затертый до дыр журнал.
— Закончила? — спросил он.
— Пойдем отсюда.
Я села в машину Билла, меня била дрожь.
— Тебе холодно? — спросил Билл.
— Нет.
— Ты похожа на машину, которая сейчас развалится, — похоже, он пытался шутить.
Я не отреагировала. Несколько минут мы молчали. Первой заговорила я. Шепотом. Биллу пришлось напрягать слух, чтобы разобрать мои слова.
— Кошмар какой-то. Идешь в одно место, в другое, пытаешься что-то растолковать, а тебя просто не хотят слышать. Неужели надо орать благим матом, чтобы тебе поверили?
— Что прикажешь делать?
— Речь не о тебе. Я про полицию, врачей, прокурора.
— Ты все еще дрожишь.
— Могу я попросить тебя об услуге?
— Только скажи, я все сделаю.
— Позвони доктору Коху. Вот телефон, — я записала номер на счете бакалейщика, который достала из сумочки. — Скажи ему, что я сейчас приеду. Тебе не обязательно отвозить меня. Я возьму такси.
— Я тебя отвезу, — Билл вылез из машины и позвонил из телефонной будки на углу.
— Доктора Коха не порадовал мой звонок.
— Да нет, пациентов он любит. Просто я хочу приехать в неурочный час. Он согласился?
Билл кивнул и повернул ключ зажигания. Только потом он сказал мне, что поначалу в голосе Коха звучала искренняя тревога, которая сменилась холодностью, как только он узнал, кто звонит ему по моей просьбе.
Когда мы подъехали к дому Коха, я не сразу вышла из машины. Взяла Билла за руку.
— Спасибо тебе.
— Я тебя подожду.
— Но я могу пробыть там очень долго.
— До Уэстчестера ты на такси не доберешься. Слишком дорого. Да и не ездят здесь такси в такое время. Я тебя подожду. Хватит тебе приключений на сегодня.
Кох открыл дверь не в привычном костюме, но в сером, толстой вязки, джемпере.
— Заходите, заходите, — он вглядывался в мое лицо в поисках признаков отчаяния.
Я последовала за ним в кабинет. По привычке направилась к кушетке, но меня остановил его голос:
— Нет-нет, пожалуйста, присядьте, чтобы мы могли поговорить.
Он указал не на стул перед его заваленным книгами столом, а на два кресла у противоположной стены. Они стояли буквально впритык друг другу. Я бы предпочла, чтобы их разделял кофейный столик.
— Извините, что так поздно. Не даю вам лечь спать.
— Все нормально.
— Мне необходимо поговорить с вами, — я привыкла обращаться к невидимому Коху, а тут он сидел ко мне лицом, как любой другой человек.
Я разглядывала свои ногти, не зная, с чего начать.
— Наверное, все думают, что изнасиловать могут кого угодно, но только не тебя.
— Да, — кивнул Кох. — Точно так же воспринимают и смерть.
Я уже сожалела, что приехала к нему.
— Соберитесь с мыслями, — подбодрил он меня.
Я продолжала молчать.
— А может, вы хотите лечь на кушетку? Чтобы все было как обычно?
Да, как хорошо лежать на кушетке, вдыхая знакомый запах кожи.
— Я могу заснуть.
— Поспите, если вам того хочется.
Я думала, что не смогу уснуть под взглядом старика. Тем более, заставляя бодрствовать его самого. И все же, безмерно уставшая, я старалась ни о чем не думать, очистить свой мозг от людей и зданий, представить себе горизонт, то место, где небо смыкается с океаном, бездонную спокойную голубизну. Но внезапно голубой океан потемнел и погнал на меня огромные, в белой пене, волны.
Должно быть, я закричала.
Я сидела на кушетке, тяжело дыша, вся в поту.
— Расскажите мне, — спокойный голос Коха. — Прилягте.
— Я не могу.
— Вы боитесь?
Да, да.
— Боитесь чего?
Я купалась в поту, но во рту пересохло, а в горло словно насыпали песку.
— Что разбудило вас?
— Вода, — я бессильно откинулась на кушетку.
— Какая вода?
— Вода, в которой тонешь.
Он помолчал. Я слышала его дыхание. Нет, то было мое дыхание. Учащенное, как после бега.
— Расскажите мне об этой воде.
И я рассказала ему.
— Совсем маленькой, в три или четыре года, родители повезли меня вместе со старшими сестрами в Техас, к дяде Джиму. Я помню, как мы долго ехали на поезде до Сент-Луиса, а потом пересели на другой поезд. Техас показался мне пустыней. Иссушенная, потрескавшаяся земля. Когда мы гуляли, я всегда держалась за руку отца. Я помню очень громкие раскаты грома и ливень, обрушившийся на землю. Мы ушли довольно далеко от дома дяди и промокли насквозь. Дядя Джим что-то кричал моему отцу, отец велел маме нести меня, а сам взял за руки моих сестер, они были старше, а вода уже заполнила пересохшие русла ручейков, в мгновение ока превратившихся в бурные реки. Мама споткнулась, уронила меня, тут же подхватила вновь, а я хотела быть с отцом, но он ушел вперед с сестрами, и вдруг стало так темно, что я уже их не видела, я боялась, что мои родители на найдут друг друга, и ревущей воды. Я не сомневалась, что кто-то умрет, и мне не хотелось, чтобы умирал папа, мама или я сама. А потом ливень прекратился так же внезапно, как и начался, остались лишь потоки быстро бегущей воды, и, слава Богу, мы увидели впереди дядю Джима, который успел сбегать домой и вернуться на пикапе-вездеходе. Мои сестры уже сидели в кабине, а отец бежал ко мне и маме. Под тем ливнем погибли четыре человека, трое из одной семьи, но мы все остались живы и добрались до дому промокшие и перепуганные. Но у меня до сих пор не укладывается в голове земля, превращающаяся в бурную реку.