Я встал.
За письменным столом Роберта не было. Я позвал его, но никто не откликнулся.
Я был в подвале один.
Я сел к письменному столу, поглядел на ручки в кружке и на почти пустую бутылку из-под колы… Опустив голову на руки, я думал о домике в лесу и курившем человеке, я хорошо видел его через стекло, но вдруг он исчез.
Я подошел к двери, хотел выйти, купить в киоске газету, сесть на площади на скамейку и почитать спортивные новости, а также поглядеть на людей на торговой улице.
Дверь была заперта.
Я подергал ее. Постучал.
– Роберт…
На телевизоре лежала записка. Я прочитал ее:
«Дорогой Кристофер.
Неожиданно все кончилось. Ты знаешь меня всего несколько дней, но я-то знаю тебя очень, очень давно. Чей-то глаз прячется между кустами в саду, заглядывает в окно гостиной. Ты сидишь и играешь в карты с отцом. Твоя мать лежит в постели на втором этаже. Наверное, она больна.
Я всегда знал о тебе. А ты даже не подозревал о моем существовании. Но я существовал. В саду. Между кустами. На веранде. Я думал: сейчас он обернется и увидит на веранде товарища. Почему ты не оборачивался? Я бранился, возвращаясь домой. Игра в карты. Ты был так поглощен этой проклятой игрой.
Что они говорят? Я не вижу их губ. Что они там говорят?
Обернись же, чтобы я мог тебя видеть!
Теперь уже поздно оборачиваться. Все заперто. Никто ничего не услышит. Это твой дом. Игра в карты с отцом не состоится.
Прости меня.
Всего хорошего.
Роберт.
P.S.
Под видеоплейером лежит несколько кассет. Может, тебе будет интересно посмотреть их…»
Глаз. Я ничего не понял.
Прочитал записку много раз и ничего не понял. Несколько часов я просидел на диване в ожидании, что дверь откроется, что раздадутся шаги на лестнице. Но все было тихо. Который час? Вечер еще не кончился? Вечер? Сколько я спал? Голова была тяжелая, будто я проспал несколько дней.
Я подошел к компьютеру и включил его. Электронные часы стояли, они мигали: ноль, ноль, ноль. Я открыл жесткий диск, но не нашел ни одного личного файла. Было похоже, что компьютером вообще не пользовались.
Несколько раз я подходил к двери и дергал ручку, стучал по металлу.
Ничего.
Мне захотелось есть. В шкафу я нашел пачку овсяного печенья и несколько кусочков сахара. Печенье я съел, запивая тепловатой колой.
Снова прочитал записку Роберта.
Я взаперти.
Зачем ему понадобилось запирать меня?
Глаз в саду.
Игра в карты.
Я включил телевизор. Он не был подсоединен к антенне. Рядом с телевизором лежали две кассеты. На лицевой стороне было написано «Семья 1» и «Семья 2».
Кассета скользнула в плейер, и на экране возникло изображение улицы. Было раннее утро. Ни души. Камера немного качалась из стороны в сторону. Потом человек с камерой пошел. Он шел по трамвайным путям. Звук трамвая.
Теперь человек с камерой шел по дороге, по обе стороны которой были дома и сады. Наступили сумерки. Я узнал это место. Чуть поодаль стоял наш дом. Я узнал садовую калитку. Яблоню. Человек с камерой постоял перед калиткой, переминаясь с ноги на ногу.
Лужайка. Ступени.
Он пересек лужайку, пошел вдоль дома. К заднему дворику. Остановился возле кустов крыжовника. Медленно подошел к веранде. Между занавесками объектив заглянул в гостиную. Там никого не было.
Следующая картина.
Мы заглядываем в окно кухни. На маме старый бирюзовый халат. Она достает продукты из холодильника и ставит их на поднос. Мама снята в профиль, лицо по-утреннему усталое, мечтательное.
В кадре появляется мальчик. Он подходит к маме, останавливается рядом с ней и заглядывает в холодильник. Мама смотрит на него, улыбается и гладит по голове. Мальчик худой, вертлявый, узкоплечий. Он поднимает глаза на маму и корчит довольную гримасу. Мне двенадцать лет. Лицо худое, взгляд полон нетерпеливого ожидания.
Я колочу по телевизору; покачнувшись, он падает. Но видеоплейер продолжает работать. Я наклоняюсь к лежащему на полу телевизору и смотрю на экран.
Снимки сделаны с веранды. На стекле отражение Роберта в зеленых отблесках от травы. Решительное лицо тринадцатилетнего мальчика, понимающего, что он ведет себя глупо и неправильно, но остановиться не может. Он давно это задумал. Спрятаться в этом саду и снимать. В отблесках оконного стекла я вижу его рот, сосредоточенно сжатые губы.
Они сидят и играют в карты, сын и отец.
Странное двойное изображение. Отражение снимающего накладывается на играющих в карты. Мальчик, раскладывающий на столе карты, как две капли воды похож на уменьшенную копию снимающего.
Я наклоняюсь и выключаю телевизор.
Я швыряю компьютером в дверь. По полу разлетаются осколки стекла и куски пластмассы.
Никто не отвечает.
Сижу на диване и думаю.
Мне хочется спать. Я закрываю глаза, но вижу перед собой мальчика, играющего в карты с отцом. Пытаюсь думать о Хенни. О ее руках, тонких запястьях. Губы ее произносят фразу, но я не могу понять, что она говорит.
Все исчезает.
Я дрыгаю в воздухе ногами и просыпаюсь на полу, в голове у меня туман.
Ем кусочки сахара.
Что сейчас, ночь?
Повсюду тихо.
«Это твой дом. Не надейся, что кто-нибудь придет сюда».
Я допиваю из бутылки последние теплые остатки колы.
От жажды у меня уже горит весь рот.
Большая блестящая дверь.
Тишина.
Я стучу в стены.
Никто не слышит.
Я хожу по комнате и строю планы побега. Пожар. Лопается водопроводная труба, вода заполняет комнату, течет между половицами в остальную часть здания.
Комендант здания. Я вижу его лицо. Он медленно спускается по лестнице. Слышит звук текущей воды.
Открывает дверь своим ключом. Вода бурно вырывается наружу.
Мысли плывут вместе с водой.
Тело вяло пытается поспеть за мыслями.
Сижу на диване. Снова засыпаю.
Какое сейчас время суток? Когда я проснулся? Компьютер и телевизор разбиты.
Самое страшное – это просыпаться.
Цементный пол, серые стены. На полу обломки разбитых вещей. Это все.
В углу висит нагреватель для воды. Под потолком. Почему он висит там? Воды в подвале нет. Я нахожу щетку на длинной ручке, швабру, и начинаю бить ею по нагревателю. Белая эмаль откалывается. Я бью сильнее. Ручка швабры ломается, в палец впивается заноза, течет кровь.
Брошенный стул летит через всю комнату. Нагреватель срывается с крепления. По стене течет вода. Растекается по полу. Я сижу на диване и смотрю на растекающуюся воду. Она образует на полу лужу. Я поджимаю ноги. Сижу и смотрю на воду.
Но вдруг она перестает течь.
Маленькая лужица тепловатой воды. Это все. Никакого наводнения, ничего похожего. Только маленькая лужица.
В подвале становится холодно, я укрываюсь подушками с дивана. Чувствую, что наступила ночь. От лужи на полу тянет холодом.
Смотрю на пустую бутылку. Роберт не пил ничего. Все выпил я.
Какой же я дурак!
Я вспоминаю вкус тепловатой колы. И понимаю, что это был вкус снотворного.
Он много лет следил за мной. Поэтому он не удивился, когда я позвонил ему. Он знал, что я позвоню, рано или поздно. Он жил в ожидании этого разговора и точно знал, что он скажет и что сделает.
У него все было обдумано заранее, все, до мельчайших деталей. Все подготовлено. Он все продумал. Я – его безумие.
Комната превратилась в вакуум. Я лежу и смотрю на блестящую дверь. Здесь все было продумано заранее. Он знал, что я буду чувствовать и как буду действовать.
Мне не хочется думать об этом. Я встаю и начинаю бегать по кругу. После нескольких кругов силы оставляют меня.
Не могу. Ничего.
Жажда.
Мамино лицо. Она лежит на кровати в старом халате. Я ложусь на кровать рядом с ней, прижимаюсь лицом к ее спине. Слушаю за ребрами ее дыхание. Ток крови.