Мечик берет нож и скрупулезно нарезает мясо на ровные кусочки. С ножом он обращается гораздо увереннее, чем с солонкой.
– Мне просто давно нужно было начать снова, сколько я не писала… года три точно. Моя музыка не будет стремиться ничего отражать, и особенно жизнь, ненавижу то, что пытаются навязывать кинематографисты. Ведь искусство ничего никому не должно. Искусство – это ложь. Только очень красивая. Поэтому важно не что писать, а как! Все эти люди, которые нас сейчас окружают, – видишь? – они же просто так здесь, не по заказу, никто из них не станет нашим другом, даже случайным знакомым, они уйдут, разбредутся, и сегодняшний наш вечер закончится тем, что мы так о них ничего и не узнаем. Как и они о нас, кстати… Но поскольку я склонна жить чувствами и эмоциями, я буду всю ночь думать и пытаться понять – зачем? Для чего мне сегодня был послан этот ресторан с этими людьми? Может быть, если бы я верила в Бога, если бы я во что-то верила… Как оправдать случайности и совпадения? Нужно ли их оправдывать? Действительно ли жизнь подражает искусству? Это теперь такая модная тема. Кто-то провел в недавнем прошлом «букинистические раскопки», позаимствовал мировоззрение… Уайльда? или кто там был первым… по этому поводу, все ее мусолят, мусолят теперь – эту тему… Как будто не замечают, что Жизнь – конечна, а Искусство – нет. Мне это не нравится. Меня это тяготит. И на экране, и в книгах один и тот же персонаж умирает сотни раз, потом снова воскрешается, если вздумаешь пересмотреть или перечитать. И музыка… она снова оживает, стоит коснуться клавиш. Тебе это не интересно, но мне некому это сказать… Что такое Бизе для своего времени? Незамеченный, недооцененный гений! Но можно ли представить теперешний мир без «Кармен», без той, которая без конца умирает и воскрешается. Получается, Искусство вечно и непреложно, а главный герой, умирая, не может знать, что стало с дополнительными, необязательными персонажами. Он не может постоянно держать это в уме. Послушай, тот, кто ушел раньше из этого ресторана, не слышал, как женщина за тем столиком разбила что-то… – бокал? Для того, кто ушел, – этого не было. Стоит ли считать, что этого нет и для меня? По сюжету? Вот о чем я думаю… Поэтому я люблю чувство незаконченности. Я люблю бесконечность.
– Ты хотела бы с ним увидеться? – Мечик говорит таким тоном, которого я от него никогда в жизни не слышала.
– Нет. С чего ты взял… Я бы не хотела.
– Тогда зачем мы сюда приперлись? Тебе не был «послан этот ресторан»! Ты хочешь «оправдать случайности и совпадения», серьезно? Или создать для них почву?! Ты пришла сюда, потому что тебе нравится бесконечность…
– Мечик!
– Послушай, я предупредил тебя о его появлении только для того, чтобы уберечь от… не знаю. От сюрприза! – Мечик сделал воздушные кавычки. – Если бы я хорошенько подумал… Короче, не на эмоциях я тебе об этом вообще ни слова бы не сказал.
– Давай просто забудем об этом!
– Ты уверена, что притащила меня сюда, чтобы забыть?
– Но и встретить его на набережной и на любом из пляжей – не так уж нереально, верно?
– Их встретить. Их. Он приехал с семьей.
16
Итак. Они идут к нему на новоселье.
До чего же все-таки неприятно, что он Славин друг. А Слава продолжает: «Совсем рядом с метро и, представляешь, через дорогу от магазина… ну помнишь, того, где тебе люстра понравилась… Пойдешь со мной?.. Кстати, у него появилась девушка…»
Она замирает у зеркала, точно ждет какой-то физической реакции от своего организма. Острого укола в подреберье. Болезненного толчка под дых. Но ничего не происходит. Ей нравится, что ничего не происходит и тело никак не реагирует.
– Да, – говорит она, – я знаю.
Нужно было удивиться, но она ответила утвердительно, получилось, соврала, засмеялась:
– Дама бальзаковского возраста, страстная брюнетка, не в его вкусе.
– Почему? – удивился Слава. – Студентка светленькая… Скажешь тоже, откуда тебе знать… Даже я не знаю, кто в его вкусе, а кто нет. Женька, вообще, не так прост, как кажется.
И не всегда является тем, за кого себя выдает, думает она.
На улице неожиданно холодно, точно сентябрь демонстративно выключил враз обессилевшее лето, отказав ему в возможности воспрянуть духом и теплым воздухом. За день город стал неприветливым и насквозь промокшим, когда они выныривают из перехода, Слава торопится, не ждет и не берет ее за руку, на нем тонкая рубашка, должно быть, ему некомфортно. О ней он позаботился, сказал: обязательно надень плащ, обязательно. Она не позаботилась о нем. Ничего подобного не сказала. Даже не подумала сказать. Даже не подумала подумать. В ней растет жалость к Славе, когда они идут порознь и на расстоянии, иногда он оглядывается, молча призывая ее поторопиться. На подходе к светофору она догоняет его, говорит: зря ты не надел куртку. Хочет сказать: зря мы вообще туда идем.