– И не страшно? Так поздно одной на улице… – спрашивает мужским голосом выросшая из-за угла тень.
– Нет. Я уже ухожу.
– Домой?
«Домой» – такое непостижимое слово, длинная-длинная рельса, на ней пункты, где она останавливается, останавливается, остановки не по требованию – вынужденные остановки. Теперь она никогда не спотыкается на слове «дом». Если в этой высотке, в одной из квартир, которую ей сдали по объявлению «без агентств», она сейчас живет, значит, это ее дом. По крайней мере на сегодняшний день.
Тень медленно превращается в молодого человека.
– Давай знакомиться. Как зовут тебя?
– Неважно, – говорит она и изображает на лице улыбку. Улыбается не ему, а просто в пустоту. Чувствует себя безрассудной. Понимает, что не войдет в подъезд первой, несмотря на растущее желание развернуться и уйти. – Обычно отвечают: какое интересное имя – Неважно… или что-нибудь в этом духе… Но, видите, я вас опередила.
– Ну, если это такая большая тайна…
Он продолжает топтаться на месте и, конечно, украдкой разглядывает ее: светлые, с пепельным оттенком волосы собраны в хвост, толстый коричневый, затрапезный свитер, джинсы с оттопыренным карманом – там лежит «Нокия», домашние тапки на босу ногу. Она представления не имеет, как выглядит со стороны, но надеется, что ничего особенного. Ничего из ряда вон. Растекшейся туши, например. Которую подчеркнет этот странный вечерний свет. Ей становится неуютно от осознания своего эгоцентризма и желания понравиться – с какой стати? И ей совсем неинтересно, как выглядит он. Она обнимает себя обеими руками, прислоняется к стене, отводит взгляд. Равнодушно смотрит, как багряные сумерки стелются по земле, выделяя углы домов и растекаясь по асфальту, – такой приглушенный свет, будто кто-то не решается выключить бра, будто погасить свет можно, только основательно подустав.
– Ты не особенно вежлива… Проблемы?
– Просто нет времени на этикет.
– Извини. Мне показалось, что ты не очень занята. Ты из этого подъезда?
– Допустим, да, – тускло отзывается она.
Что-то с мягким шелестом перекатывается в метре от них. Кот прошмыгнул или мышь, она невольно вздрагивает, у нее плохо с любовью к живой природе.
– Нет, ты не подумай, что я бесцеремонный… Просто вдруг мы станем часто встречаться?..
Стена впивается ей в спину колючими слезами штукатурки, как акупунктурный аппликатор, которым часто пользуется отец при ревматических болях.
– Не станем, я скоро уеду из этого района. Здесь есть достопримечательности?
– Что? – Он удивленно хмыкает.
Мимо них из сумрака подворотни трусит мастиф с недовольной мордой, волоча на поводке хозяина с таким же выражением лица.
– У меня есть друг, я с ним, кстати, скоро встречаюсь, так он такой же, как ты, замкнутый, слова не вытянешь… Вас бы познакомить… А ты не знаешь, что тут за история была на третьем этаже?
Она решается взглянуть на него. Парень как парень. На вид лет двадцать, ровесник. Темноволосый, худой, угловатый. Сутулится – из-за роста? Неуверенности в себе?
– Какая история?
Он встречается с ней глазами, отводит взгляд, разом засмущавшись, вскидывает голову, улыбаясь. У него приятная улыбка, отмечает она.
– Там, короче, девушка какая-то повесилась на кухне. И ее труп не сразу обнаружили. Неужели ты не в курсе? Теперь эту квартиру сдают… Но там долго никто не живет: все боятся покойников. Кто сейчас на третьем, не знаешь?
– Я, – говорит она.
– Жесть… – Парень сконфуженно смеется, проводя рукой по лицу и притопывая ногой.
Звонок телефона на улице в этот час звучит гулко, точно эхо из колодца. Таррега и не подозревал, что спустя сто лет так извратят его мелодию. Парень бессознательно делает шаг назад, она быстро достает из кармана сотовый, пристально смотрит на него. Обычно она или сразу отвечает, или отключает звук. Но не сейчас.
Раз… Два, три, четыре, пять…
– Что с тобой? – спрашивает парень почти возмущенно.
Она считает вслух, поначалу сама того не замечая.