Он набивал свой вещмешок (совершенно такой же, как обычный солдатский, но мы всё равно называли его «рундук»). В наше ротное помещение зашёл мичман, приехавший за Серёгой.
— Вот как вы тут, значит, живёте. Не плохо — сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь.
Он был высокий такой дядька, в помятой шинели, брюках… всё на нём было помятое.
— Давай, сынок, прощайся! — сказал он, и сам стал прощаться с нами, хотя мы этого от него не ждали, — Ну, давайте, моряки, до свидания! Держитесь, сынки! За этого, — он кивнул в сторону Серёги, — не беспокойтесь…
Я видел в окно, как они уходили в сторону причала, куда должен был подойти паром до Владивостока. Как только мичман вышел на улицу, он тут же закурил, потом предложил Серёге, тот отказался, тогда мичман сунул Серёге пачку в руку, тот взял сигарету, и они оба задымили. Потом мой сосед Серёга Солдатов накинул свой большой вещмешок на плечо, и они пошли медленно, молча и грустно, почти одновременно выпуская дым. Так прошли они не много, потом мичман остановился, помог Серёге надеть вещмешок на оба плеча, что-то подтянул, поправил, похлопал Серёгу по плечу, и они снова пошли. Высокий худой дядька и худой маленький парень… Никому я так не завидовал за всю службу. И вообще редко я завидовал так сильно, как тогда Серёге.
За мной приехали рано утром, было ещё совсем темно. Тогда назвали двадцать две фамилии, в том числе и мою. Я услышал звукосочетание, которым и являлась моя фамилия, вздрогнул и крикнул «Я». Упитанный капитан третьего ранга, на удивление безусый и два усатых старшины с длинными чубами, которые у них торчали из-под совсем маленьких, а стало быть «модных» шапок, ждали нас у канцелярии. Нас ещё раз проверили по списку и приказали живо собирать вещи.
— А куда поедем-то, тащ ка трете ранга? — спросил кто-то из нас.
— Поедем далеко! Поедем, молодые люди, в Сов.Гавань, служить в 93 бригаду БЭМ, Сахалинской флотилии.
— А на какой корабль? — вырвалось у меня.
— На хороший! — усмехнувшись сказал один из чубатых старшин — Алё! Вы чё, не слышали, шесть секунд вам на сборы. Бегом!
Это только кажется, что на Дальнем Востоке всё рядом. В смысле сам Дальний Восток далеко, но если туда доехать там всё вместе и рядом. Владивосток, Курилы, Камчатка, Сахалин… А на самом деле всё это довольно далеко друг от друга. От Владивостока до города Советская Гавань было далеко. Нужно было ехать почти двое суток. К тому же наш военный поезд был далеко не скорый и не экспресс. В общем, я успел поесть и насытиться тушенкой с белым хлебом и сладким чаем, который был почти бесцветный, но его было хоть залейся. Потом я выспался в досталь и спал уже просто так… Очень хотелось помыться, но это было терпимо и уже слишком.
Я лежал на верхней полке и улыбался. Мне было хорошо. На корабль уже хотелось не очень, а точнее совсем не хотелось. Лучше было бы вот так ехать, ехать и всё…
Мы прибыли на станцию «Сов.гавань сортировочная» вечером, без промедления высыпали на перрон и задышали паром, подсвеченным железнодорожными яркими фонарями.
Представляете, мы в чёрных шинелях на белом снегу, хрустим свежим снегом, который выпал за день. Из соседнего вагона высыпали морские пехотинцы. Они были тоже в черных шинельках, только каких-то коротких, и брюки у них были заправлены в короткие сапоги, а так… точно такие же, как мы, только выше ростом.
Мы, чёрные на белом снегу, пар от нашего дыхания, пар от вагонов… Всё как в черно-белом кино про войну.
Как же не хотелось выскакивать из тёплого и душного вагона на этот свежий снег. И уже невыносимая учебка вспоминалась, как вполне возможное для жизни место, где было плохо, но всё знакомо… Были знакомы все доски пола в проходе между койками, эти доски я так тщательно и с такой ненавистью драил. Была привычна моя койка, вторая от прохода слева, плохая и однообразная еда, грубость и унижение, унижение бессмысленными делами, которых было много. Оказывается, я привык к этому. Я даже привык всё это ненавидеть и привык хотеть скорее попасть на корабль.
Весь мой организм привык к быстрому просыпанию в шесть утра, руки и даже пальцы привыкли к каждой пуговице грубой матросской формы, тело привыкло ко сну в любой позе, а сознание привыкло к тому, что у меня нет имени, и забыло, как это можно жить… Просто жить. Но в то же время весь я, весь мой организм и сознание чего-то хотели. Чего-то другого… И там, на перроне станции «Совгавань сортировочная» стало выясняться, что то, чего хочется, наверное скоро не сбудется…
— 93 бригада! Сюда, бойцы! — это выкрикивали нас. Из двадцати двух до Совгавани доехали двадцать. Двоих сняли с поезда в Комсомольске-на-Амуре, одного с сильной температурой, другого из-за попытки украсть что-то на вокзале в Комсомольске-на-Амуре.
Со станции до кораблей мы шли очень долго! Сначала медленно и неохотно… Шли по какой-то замёрзшей грунтовой дороге мимо какого-то посёлка, может быть это и была Совгавань. Потом мы шли устало, зябко и молча по дорожке, через какие-то перелески, которые были едва различимы в лунном свете. А потом почти бежали от холода и неясности… Неясности далеко ли ещё. Потом дорога стала петлять между сопок, а иногда взбираться и спускаться по этим сопкам. И когда уже казалось, что мы будем так вот идти пока не замёрзнем и не попадаем… Когда мы из последних, казалось бы, сил взошли на очередную сопку и перевалили через неё… Мы увидели корабли.
Мы не замерли от увиденного и не замедлили шага, но на миг возникло ощущение, похожее на то, которое бывает на американских горках, когда вагончик долго ползёт вверх, добирается до вершины и на какое-то мгновение зависает над стремительным спуском… На самом деле вагончик не зависает, это в груди что-то замирает, а потом падает вниз вместе с вагончиком. Корабли были внизу. Нужно было спуститься с сопки и… вот они.