— В обмен приглашаю на ленч! Кстати, ты прекрасно выглядишь! — оживился он, и на лице появилась лукавая улыбка. Тут прозвенел звонок.
— Спасибо. Увидимся за ленчем! — согласилась я и пошла на урок.
Все друзья только и говорили о моем вчерашнем прогуле. Хорошо хоть правду не знают. Особое удовольствие в этой истории находила Синди.
— Так зачем тебя позвал Турнен? — спросила она на тригонометрии.
— Не знаю, — искренне ответила я. — Он так и не объяснил.
— У тебя был такой вид!.. — подначила она.
— Какой? — спокойно уточнила я.
— Ну, я тебя понимаю! Он ведь никогда не сидел ни с кем, кроме своих родственников! Есть от чего потерять голову!
— Да, пожалуй! — согласилась я.
Синди раздраженно теребила темные кудри, наверняка надеясь, что я подброшу ценный материал для сплетен.
— Ты с ним вчера уехала? — не унималась она.
— Нет, конечно! Я вообще не знаю, куда он делся после ленча.
— А ты куда делась? Упс!
— У меня возникли срочные дела, и я уехала!
— Какие?
— Слушай, тебя это не касается! — не выдержала я. Подруга обиделась.
В кафетерий я вошла, волнуясь, что он передумает и сядет со своими родственниками. Но увидев его за вчерашнем столиком, улыбающегося мне, твердо подошла к нему.
— Твои поклонники точно скоро попытаются свернуть мне шею! — сквозь смех сказал он, когда я села с ним.
— Ты знаешь, что они думают? — решила подловить я.
— Ну, это не сложно. Достаточно на них взглянуть! — Я обернулась. Крис откровенно метал в него молнии.
— Что вчера с тобой случилось? — перевел он тему.
— Повышенное внутричерепное давление! Такое бывает. Я уже привыкла, но вот кофту отстирывать неприятно, — выдала я готовую историю. Ту же историю я когда–то рассказала родителям. Мне показалось, что он сомневался, но потом снова взглянул мне в глаза.
— Ты говоришь с каким–то акцентом. Где жила раньше? — с интересом спросил Габриель, ловко переводя тему.
— Родилась я здесь, но потом родители развелись, и мы с мамой уехали в Россию к бабушке. Наверное, отсюда и акцент. Чтобы от него избавиться, надо здесь долго жить, я не приезжала сюда несколько лет. — Честно ответила я.
— Я видел твоего отца. Он местный. А мама у тебя, стало быть, русская?
— Да. Во мне такая смесь кровей, что и не скажешь какой я национальности.
— Расскажи о своей маме! — попросил Габриель.
Он смотрел на меня с явным интересом.
— Внешне мы очень похожи, только она краситься. Во мне слишком много намешено. Я своего рода гибрид между мамой и папой. Она гораздо общительнее и безрассуднее, но при этом при необходимости может взять себя и всех окружающих в ежовые рукавицы. Я считаю ее своей лучшей подругой. — Как–то грустно сказала я, — Она смешная! — добавила с усмешкой я.
— Сколько тебе лет, Вира? — Почему–то голос Габриеля звучал расстроено.
— Восемнадцать, — удивленно ответила я.
— Тебе не дашь восемнадцати!
— Правда? А сколько дашь? — рассмеялась я.
— Когда у тебя день рождения?
— Уже прошел! Знаешь, ты и сам не слишком похож на школьника!
Он скорчил недовольную физиономию и поспешил сменить тему.
— Так почему твоя мать вторично вышла замуж?
— В душе мама слишком молода для своего возраста. Ей много не везло в жизни. Так почему она не может позволить себе просто быть счастливой? Так или иначе, она от него без ума. — Я пожала плечами.
— Ты одобряешь их брак?
— Одобряю или нет, какая разница? Мама заслуживает счастья, а ее счастье — это Отто.
— Надо же, какое благородство…
— Что? Знаешь я в детстве была очень несправедлива к маме. Я всеми способами мешала ей наладить свою личную жизнь. Я ужасная эгоистка. Я боялась, что выйдя вторично замуж, мама забудет про меня, нарожает кучу других детей, а я буду вроде золушки. Только повзрослев, я перестала вставлять маме палки в колеса и дала спокойно жить. Тогда она и повстречала Отто. Она очень осторожно нас знакомила, но я уже переросла свою глупую ревность.
— Как ты думаешь, повела бы она себя так же по отношению к тебе? Смогла бы принять твой выбор, каким бы он ни был? — Габриель буквально впился в меня глазами.
— Думаю, да. Но она мать, с ней все немного иначе.
— Значит, она готова к любым кандидатам, даже самым жутким?
— Смотря кого считать жутким! — ухмыльнулась я. — Поверь, ее уже сложно чем–либо удивить. И слабонервной ее не назовешь! Хотя, конечно, отморозка или гоблина какого–нибудь не одобрит, но принуждать, ни к чему не будет!