За мерным тиканьем часов Кива погрузилась в лёгкий, тревожный сон, ожидая хозяина этого жилища. Хотя это был скорее не сон, а лёгкий бред. Ей виделись картины из прошлого, странным образом перемешавшиеся между собой, ухудшалось всё ощущением жара. Несколько раз она возвращалась в реальность, но не могла её отличить от смутного сна. Боль не давала ей уснуть глубже, а слабость не позволяла удерживать сознание. На улице чуть потемнело, многие жители легли спать и погасили светильники. Шорох и звук шагов вырвали её из дрёмы, граничившей с этим беспамятством. Пару мгновений девушка пыталась понять, не игры ли это разума. Было темно, но Кива уловила движение: одна из дверей тихо открылась, и фигура бесшумно проникла в комнату. Хоть точнее разглядеть не удалось, она даже не сомневалась, кто пришёл. Мужчина прошел к столу и зажёг, стоящую на нём лампу. Кенни, устало выдохнув, снял пальто и повесил на крючок возле двери, туда же последовала и шляпа. Провёл рукой по волосам и хотел было пойти к креслу, как при повороте увидел, что девушка не лежит, а полусидит. Бросив на неё взгляд, он усмехнулся, хотя весь его вид говорил о недовольстве:
— А-а, вижу, очнулась, наконец-то. Долго дрыхла, несколько дней.
Сейчас девушку интересовал лишь один вопрос, ответ на который должен был определить всё дальнейшее для неё. Она не могла ответить, что значило это всё, но чувствовала, что это решающее. Кива видела своими глазами смерть друзей и больше у неё ничего не осталось. Девушка их оплачет, но потом, сейчас нужно решить вопрос с собой. Она серьёзно посмотрела на него, выискивая ответ в его глазах:
— Почему ты не добил меня?
— Ты состроила такую рожу, когда отрубилась, что я полчаса ржал до слёз, а вторые полчаса тащил твою задницу по улицам.
Она закрыла глаза. Хоть прямо он не ответил, слишком горд и упрям для этого, правда не укрылась от неё. «Что ж, пусть так и будет», — мысленно с чем-то согласилась, и, всё так же сомкнув веки, ответила:
— Вот как.
Он прошёл и плюхнулся в кресло. Про себя Кива отметила, что, скорее всего, мужчина с очередного убийства, об этом говорили следы свежей крови на рубашке и брюках. Видно, тот и сам только их заметил:
— Твою мать, запачкался. Вертлявый сукин сын.
— Трудный клиент?
— И не говори, дёргался как уж на сковороде, когда я его прирезал.
Мужчина встал и направился к комоду, достал оттуда одежду, начал расстегивать рубашку. Потом замер на несколько секунд, чертыхнулся, взял ворох тряпок и пошёл во вторую комнату, устройство которой было Киве пока неизвестно. Раздался звук воды. Вернулся Кенни уже в чистой одежде, с деревянной лоханкой в руках. Поставил её на стол и закатал рукава рубашки. Девушка поняла сразу несколько вещей, одновременно удивившись, как обострилась догадливость, раньше такого не было. Первая, требующая этой самой сообразительности, это то, что мужчина не хотел, по крайней мере пока, перед ней оголяться. «Вполне здраво, это как показать свою слабость, что ты тоже человек. К тому же, он меня видел без одежды, а я его нет», — остаток мысли вызвал у неё лёгкое смущение. Вторая догадка подтвердилась, когда Кенни достал брусок мыла из комода. Он хотел застирать испачканную одежду, пока кровь не впиталась несводимыми пятнами. Как бы всё вполне логично и правильно, кто ещё должен был заниматься такими бытовыми моментами. Было видно, что Кенни любил чистоту и порядок. Но Киву вид убийцы, самого стирающему себе одежду, привёл чуть ли не в гомерический хохот. Громко смеяться она не могла, не позволял бок, но всё же она смеялась. Мужчина, в момент осатаневший, повернулся к ней. По взгляду можно было понять, что ничего хорошего не последует, но Кива никак не могла унять свой смех. Кенни оставил намокшую одежду и двинулся к девушке, которую почему-то притащил к себе домой. Схватил её за волосы у затылка, дёрнул, вынуждая запрокинуть голову. Серые глаза, в которых притаились грозовые облачка, встретились с тёмно-синими. Кива перестала смеяться, точнее смогла перейти в режим приглушенных смешков. Кенни с еле сдерживаемым гневом прорычал ей в лицо:
— Сука, чего дёсна сушишь? Сама сейчас этим будешь заниматься.
Кива спокойно ответила, в перерывах между смешками:
— Хорошо.
Девушка посмотрела на него открытым и добродушным взглядом, в нём читалось что-то ещё, но мужчина не смог распознать, какая эмоция точно мелькнула. Это что-то заставило отпустить затылок. Внезапно гнев исчез, Кенни закатил глаза и отошёл от кровати.
— Вот нахера я тебя вытащил оттуда.
Он подошёл к своему неизменному пальто, достал сложенный лист бумаги, щедро высыпал содержимое в стакан, который выудил откуда-то. Налил воды из графина, и жидкость приобрела мутный оттенок.
— Раз можешь ржать, сможешь сама выпить.
Немой вопрос на лице девушки заставил его криво усмехнуться:
— Да-а, сама, а не как маленький ребёнок, которому всё надо вливать в глотку.
Кенни поставил стакан на тумбу и вернулся к очистке своих вещей от крови. Кива в это время потянулась к стакану, она и не замечала, что очень хочет пить. Взяла стакан, понюхала. «Запах не предвещает ничего хорошего», — подумалось ей. Особых иллюзий по поводу вкуса напитка у девушки не было, ровно, как и желания спорить и не пить эту сомнительную жидкость. И Кива сделала глоток. Так как Кенни всё это время не сводил с неё глаз, не отрываясь от дела, то ему была видна вся гамма эмоций на лице девушки. На его же лице появилась смесь ехидства и самодовольства:
— И выпей всё, что в стакане. Я не хочу проснуться ночью от твоих несладких стонов.
Как только едкое, горькое, невыносимо горькое, вязкое ощущение отпустило язык, девушка смогла сказать, уставившись на него изумленным взглядом:
— Ты… ты сыпанул слишком много порошка!
Мужчина передёрнул плечами, но ни капли раскаяния:
— И что? Ты выглядела слишком довольной, пей давай.
И Кива через силу допила всё содержимое. К тому моменту Кенни закончил с чисткой и убрал лохань во вторую комнату. Вернулся, отметил пустой стакан, направился к креслу. Мужчина сел, расслабляясь и выпрямляя ноги. Несколько минут он так и просидел, блаженствуя в тишине и комфорте, потом потянулся рукой к лампе и загасил её. Стало совсем темно. Послышался шорох и Кива подумала, что мужчина снимает сапоги. Неожиданно раздался спокойный голос Кенни:
— Спи и не вздумай выкинуть что-нибудь. Я хочу нормально поспать сегодня.
Девушка ничего не ответила, лишь кое-как сползла в лежачее положение. Лекарство уже начинало действовать: боль притуплялась, жар перестал подниматься к голове, слабость приобрела приятный и убаюкивающий характер. Уже на границе сна Кива успела подумать, что Кенни не лёг к ней на кровать, а пристроился в кресле, вытянув ноги и запрокинув голову, что он, скорее всего, спал так все эти дни. И на этих мыслях девушка уснула.
Аккерман же некоторое время не спал, он размышлял, в который раз за четыре дня, почему не оставил девушку там, где нашёл. Даже отнёс её к знакомому врачу. Самому себе он привык не врать, поэтому сошёлся со своим внутренним голосом в нескольких вещах. Девушка могла пригодиться ему. Кенни помнил её движения, в них был потенциал. Так же ему нравилось то, как девушка менялась под ситуацию, высокий уровень восприятия различных ситуаций, это гарантировало выживаемость. Сам мужчина помнил, как некоторые из семьи не смогли перестроиться под новую реальность. «Кушель…», — вдруг имя сестры всплыло в голове. Он скучал по сестре, сожалел, что не успел. «От Кушель остался только Леви». Сознание сразу, в очередной раз, спросило: «Почему ты не оставил мальчугана? Он сын твоей сестры, он Аккерман». Кенни болезненно поморщился, терпеть не мог этот редко-звучащий голос. Он не хотел племяннику такой же жизни, которой жил сам, пусть Леви вырастет и примет своё решение, он достоин хотя бы этого. «Я научил его выживанию, но не могу навязывать ему такой образ жизни», — этот ответ он проговаривал себе всякий раз, когда вспоминал о юном родственнике. А с девушкой…всё обстояло несколько иначе, та уже прошла грань, и сама жизнь провела её к такому образу существования. К этому он не приложил ни малейшего участия, просто подобрал готовый материал на улице. Хмыкнул: «Материал не совсем правильно, она хищник. Такой же, как и я, только поменьше». Вспомнилось, как дед как-то раз сказал ему, что если спасти волка от смерти, тот станет преданнее любой собаки. «Возможно, это я и увидел сегодня в её глазах. Преданность. Это не помешает». Сам Кенни доверял только себе, но иметь в руках лояльного человека, обязанного тебе жизнью, было как минимум полезно. В том, что девушка не уйдёт, как только сможет ходить, он не сомневался. Да и куда она пойдёт, все её товарищи убиты. В случае обратного просто сам прикончит её, ничего не потеряет. Дальше Кенни решил выбросить все размышления из головы и насладиться сном.