— Катин из моего экипажа, Циана. Но этот экипаж резко отличается от того, что был в прошлый раз. Секретов больше нет.
— Я так и поняла, — она убрала руку, помолчала, потом заговорила снова. — Когда я пришла сегодня утром в музей, тебе поступило послание от Принса.
— Он на Ворписе?
— Понятия не имею, — дверь разошлась и пропустила их внутрь. — Но он знает, что ты здесь. Разве это важно?
— Мы совершили посадку каких-нибудь полтора часа назад. И улетаем вечером.
— Послание пришло час и двадцать пять минут назад. Оригинал был довольно сильно искажен, поэтому операторы откорректировали его не без труда. Они в курсе содержания, и вся трудность теперь…
— Не беспокойся, — Лок повернулся к Катину. — Что же он скажет теперь?
— Мы все это скоро узнаем, — ответила Циана. — Ты сказал, что нет никаких секретов. Но я бы все-таки предпочла разговаривать у себя в оффисе.
Эта галерея была вся забита: то ли запасник, то ли еще не разобранные материалы выставки. Катин уже собирался спросить, но Лок опередил его.
— Циана, что это за хлам?
— По-моему, — она взглянула на дату в золотой окантовке на старинном деревянном ящике. — “1923 год. Эол Корпорейшн”. Да, это коллекция музыкальных инструментов двадцатого века. Это — Онде Мартино, названный по имени изобретателя, французского композитора, жившего в 1942 году. Здесь у нас, — она наклонилась, разглядывая табличку, — механический пианист, играющий в две руки, сделанный в 1931 году. А это “Виолано Виртуозо Милла”, построенное в 1916 году.
Катин разглядывал внутренности виолано сквозь стеклянную дверцу в передней части.
— Что они делали?
— Стояли в барах, в парках, где не было оркестров. Люди опускали монету в прорезь, и автоматически начинала играть установленная вот здесь скрипка в сопровождении фортепиано. Программа задавалась перфолентой, — она провела серебряным ногтем по перечню. — “Шар Страттера”… — ноготь двигался вдоль кучи термен-воксов, банджо и шарманок. — Некоторые из новых академиков потребовали объяснений по поводу увлеченности Института двадцатым столетием. Примерно каждая четвертая из наших галерей посвящена этому времени, — она скрестила руки на парче платья. — Возможно, их обидело то, что оно традиционно интересует ученых вот уже восемьсот лет. Они отказываются видеть очевидное. В начале этого удивительного столетия человечество имело множество обществ, живших в одном мире. К концу же оно стало практически тем, что мы есть сейчас — информационно единым обществом, заселившим разные миры. С тех пор количество миров возросло, информационное единство неоднократно меняло природу общества и привело к нескольким грандиозным катастрофам, но все-таки наше общество существует. С тех пор, как мы это поняли, двадцатый век является фокусом научного интереса: это было столетие, в котором происходило наше становление.
— Я не испытываю влечения к прошлому, — объяснил Лок. — Я не располагаю временем для этого.
— Оно интересует меня, — вмешался Катин. — Я хочу написать книгу. Возможно, она будет иметь к этому отношение.
Циана взглянула на него.
— Вот как? И что же это за книга?
— Роман.
— Роман? — Они проходили мимо серого экрана объявлений. — Вы хотите написать роман? Это просто прелестно. Несколько лет назад у меня был мой старый друг, который хотел попытаться написать роман. Он закончил только первую главу. Но он говорил, что это осветило ему многочисленные стороны человеческой жизни и помогло проникнуть в суть происходящих событий.
— Я уже работаю над ним некоторое время, — признался Катин.
— Восхитительно! Возможно, если вы закончите, вы позволите Институту сделать под гипнозом психограмму процесса творения? У нас есть работоспособный печатный станок двадцать второго века. Возможно, мы напечатаем несколько миллионов экземпляров и разошлем их в сопровождении документальных психограмм в библиотеки и учебные заведения. Я уверена, что мне удастся привлечь некоторый интерес к этой идее среди правления.
— Я еще не думал о том, чтобы сдать его в печать. — Они подходили к следующей галерее.
— Вы можете сделать это только через Институт Алкэйна. Крепко это запомните.
— Я… я запомню.
— Когда эту свалку разберут, Циана?
— Милый мой племянник, мы имеем материала гораздо больше, чем можем выставить. Его надо где-то разместить. В нашем музее двенадцать тысяч публичных и семьсот частных галерей. А также три тысячи пятьсот хранилищ. Я поверхностно знакома с содержимым большинства из них. Но не всех.
Они шли под высокими ребрами. Позвоночник изгибался где-то под крышей. Холодные лампы под потолком отбрасывали на бронзовый пьедестал тени от зубов и глазных впадин черепа размером со слона.
— Это похоже на сравнительную остеологическую выставку рептилий с Земли. И… — Катин вгляделся в зияющую пещеру. — Не могу сказать, откуда эта штука.
Лезвия лопаток, тазовые кости, изгиб ключиц…
— Далеко еще до твоего оффиса?
— Аэролату — около восьмисот ярдов. Мы поднимемся на лифте.
Они прошли сквозь аркаду в шахту лифта. Спиральный подъемник вознес их на несколько десятков этажей.
Коридор из меди и плюща.
Еще один коридор, со стеклянными стенами.
Катин раскрыл рот от изумления: Феникс был виден отсюда целиком, от центральных башен до покрытой туманом пристани. Хотя Институт Алкэйна был и не самым высоким небоскребом Галактики, в Фениксе выше зданий не было.
Пандус поворачивал к центру здания. На облицованной мрамором стене висела серия из шестнадцати холстов Дехея: “Под Сириусом”.
— Это не?..
— Это молекулярные копии Нильса Сельвина, сделанные в двадцать восьмом веке на Веге. Довольно долгое время они были даже более знамениты, чем оригиналы, которые демонстрируются внизу. Но так много событий связано с этими копиями, что Банни решила повесить их здесь… Вот мы и пришли.
Дверь открылась в темноту.
— Теперь, дорогой племянник, — лишь только они вступили в комнату, три луча упали на них откуда-то сверху, осветив черный ковер, — не будешь ли ты так добр объяснить мне, зачем ты вернулся сюда? И что у тебя за дела с Принсом? — она повернулась к Локу.
— Циана, мне нужна еще одна Нова.
— Нужна что?
— Ты знаешь, что первая экспедиция не была доведена до конца. Я собираюсь попытаться еще разок. Специальный корабль для этого не нужен. Мы поняли это сразу же. У меня новый экипаж и новая тактика, — пятна света двигались по ковру следом за ними.
— Но, Лок…
— Раньше все было тщательно спланировано, смазано, увязано и поддерживалось нашей общей слаженностью. Теперь же мы — разнородное сборище корабельных крыс, между которыми затесался Мышонок. Единственное, что нас поддерживает — это моя ненависть. От нее страшно трудно избавиться, Циана.
— Лок, ты просто не сможешь повторить такой…
— Капитан тоже другой, Циана. “Рухом” раньше управлял получеловек, знакомый только с победами. Теперь я стал настоящим человеком. Мне знакомо и поражение…
— Но чего ты хочешь?
— Была еще одна звезда, которую изучал Институт, близкая к стадии Новой. Я хочу знать название и сроки.
— Вот что тебе надо! А как насчет Принса? Он знает, зачем ты ищешь Нову?
— Меня это не волнует. Назови мою звезду, Циана. Она коснулась серебряного браслета.
Из пола появился пульт с креслом. Она села и посмотрела на индикаторы.
— Я не знаю, правильно ли я поступаю, Лок. Если бы решение не в такой большой степени влияло на мою жизнь, мне было бы легче… Аарон очень нужен мне для сохранения моего положения в Институте, — она снова коснулась браслета, и вокруг них появились звезды. — До сих пор меня так же хорошо принимали в доме Аарона Реда, как и в доме моего брата… Ты поставил меня в трудное положение: необходимо принять решение, которое положит конец моей безбедной жизни.
Катин вдруг осознал размеры комнаты. Футах в шестистах пятидесяти от них покачивалось, медленно вращаясь, голографическое изображение Галактики.