— Пойдем, — потянул ее за рукав бархатной курточки Лялик. — Что с тобой?
— Ты это видел? — обернулась к нему невеста, — Бедный Василий Васильевич! Как он, наверное, разочаровался во мне. Не смогла привлечь публику, заинтересовать! — губка лосихи затряслась, из глаз покатились слезы.
— Подожди! — кинулся ее утешать Лялик. — Мы все виноваты. Нужна реклама. Кандинский просто не на слуху. Серова знают больше, но это исправимо. Пойдем.
На следующее утро все было готово к продвижению Василия Васильевича. У входа в Дом офицеров в двубортном пальто шоколадного цвета, длинном белом шерстяном шарфе и черном берете стоял лось. В передних копытах у него был большой плакат: «Кандинский — наше все!». Рядом суетилась девочка и серенькая кудрявая козочка. Они раздавали исписанные от руки листочки, расхваливающие экспозицию художника и приглашающие посетить в три часа лекцию. Уже внутри на ошарашенных любителей искусства нападала другая коза — белая с рыжей челкой. Она хватала людей за руки и пыталась насильно затащить в зал к Виолетте. Однако, несмотря на все усилия, а может быть благодаря им, кто знает, к началу лекции в зале находились все те же вчерашние дедушки, женщина в красном свитере, пара художников (а может студентов), дяденька с бородой и чувствительный мальчик. Виолетта смахнула слезу, погасила свет и начала второй доклад — о зрелом периоде в живописи Василия Васильевича Кандинского. Постепенно, она увлеклась, как увлекалась всегда, говоря о своем кумире, забыла печали и разочарования, и лекция полетела на крыльях вдохновения и любви к искусству. Это был успех! В конце зрители долго аплодировали и благодарили за замечательный вечер. Виолетта, приободрилась и снова пошла провожать свою публику к выходу. Огромная толпа вытекла из зала Серова.
Ночью лосихе приснился Василий Васильевич. Он плакал. Слезы текли из-под пенсне прямо на белый крахмальный воротничок. В руках он мял автопортрет. Виолетта проснулась в холодном поту. Надо было что-то предпринять. Но что? И тогда она поняла — единственный выход — это исключить возможность выбора.
— Как же я сразу не догадалась, — корила себя лосиха, одевая темный спортивный костюм и пуховую куртку с капюшоном. — Ведь все так просто. Запру зал Серова, и вуаля. Вся публика моя. Я раскрою им прелесть абстрактной живописи. Нельзя ограничивать свой художественный кругозор одним реализмом! Надо развивать вкус. О! Они мне еще спасибо скажут.
Виолетта прокралась по темным ночным улицам, отперла служебный вход Дома офицеров и поднялась на второй этаж.
— Сейчас, сейчас, — шептала лосиха. — Всего-то дел — запереть зал и сломать замок. Пока приедет слесарь, пока откроют вход. Люди уже успеют привыкнуть к художественной смелости, дерзости замысла, полету фантазии.
Она подошла к дверям второго холла. Полная луна заливала серебряным мягким светом экспозицию. С противоположной стены на Виолетту смотрела «Девочка с персиками». И столько прелести, столько свежести, нежности и тайны было в этом взгляде, что лосиха завороженно опустилась на стульчик. Она сидела в зале, ласкаемом лунными лучами, смотрела в лицо маленькой натурщицы на ее летящие, растрепанные волосики, розовую блузу, лето, бушующее солнечной зеленью за окошком. Потом лосиха встала, положила ключ от комнаты себе в карман, застегнула молнию и пошла домой. Третий день прошел, как все предыдущие. Та же публика была в зале, тот же успех лекции, вопросы, аплодисменты, благодарственные надписи в книге посетителей. Виолетте было приятно, но сознание того, что она подвела Кандинского, не смогла, не сумела достойно его представить, сидела где-то внутри, как заноза. Уже после, разобрав экспозицию, и отправив основные экспонаты на склад, Виолетта столкнулась в коридоре с куратором выставки Серова Надеждой Сергеевной. Женщина шла по коридору. Увидев лосиху, она остановилась: