Попытался разрядить напряжение шутливой фразой.
– Ты это про вкус?
– И про вкус, и про все остальное. Кстати сейчас проведем маленький эксперимент. Ты ведь не курила раньше?
– Наверное, не курила, но наверняка, пробовала.
– Прекрасно. Значит, с техникой этого дела, знакома. Это упрощает задачу.
Поднялся с кресла, подошел к бару взял пачку Мальборо. Вытащил сигарету, достал зажигалку, внутри все переворачивалось от желания закурить. Прежде, чем дать прикурить сказал?
– На всякий случай, вдруг тебе только кажется, что умела курить. Втягиваешь дым в себя, потом делаешь вдох и пропускаешь дым в легкие. Выдыхаешь.
– Ну, давай, скорее. Мне уже не терпится стать подопытной крысой.
Чиркнул зажигалкой, дал ей прикурить. Вероятно, раньше она действительно курила, но потом, скорее всего, бросила из – за беременности. Была в ней какая– то жертвенность, так не присущая мне. Затянулась и закрыла глаза. Задержала дыхание. Потом выпустила дым из легких. Для меня запаха не существовало.
– Вспомнила! Я курила до беременности, но потом бросила. Это вредно для ребенка.
– Ничуть не сомневаюсь. Ну, а вкус то, вкус чувствуешь?!
– Да и вкус чувствую. И голова уже закружилась. Легко так стало.
Как я ей позавидовал. Как никому и никогда.
– А запахи, ты, различаешь?
– Запахи, они как – будто догоняют. Я их чувствую, но как бы вспоминаю. А когда вспомню, они появляются.
– Тогда давай попробуем следующий эксперимент. И потуши, пожалуйста, сигарету. Видеть человека способного получать удовольствие от курения выше моих сил. Не забывай, что ты возможно опять беременна и для нашего (тщательно подчеркнул – нашего) ребенка это то же вредно.
Она посмотрела на меня с крайней степенью изумления. Быстро загасила сигарету в хрустальной пепельнице.
– Ты решил извести меня своими опытами? – произнесено это было игриво.
– Ну что ты. Просто завяжу глаза и буду подносить тебе к лицу что – нибудь с акцентированным запахом.
– Хорошо, извращенец. Завязывай мне глаза. Но никаких вольностей не потерплю.
Сказала Наташа, улыбаясь. Завязал ей полотенцем глаза, проверил, чтобы повязка сидела плотно. На всякий случай предупредил:
– Только не подсматривай. Надо бороться за чистоту эксперимента.
Первой поднес к ее лицу банку с растворимым гранулированным кофе. Старательно несколько раз втянула воздух и через продолжительное время сказала с запинкой:
– Это кофе.
Для системы, взял с комода причудливый флакон с духами и немного вылил себе на руку. Опять через какое– то время:
– Духи, и очень хорошие.
Ее лицо было настороженным и сосредоточенным. Наклонился и поцеловал ее в губы.
– Ну, это просто! Это ты! Всё, опыты над живым человеком закончены? Могу снять повязку?
– Можешь. Эксперименты закончены, но прояснили они для нас немного.
– И что же они прояснили для нас?
– Во-первых: у тебя совершенно нормальное вкусоощущение. Вкус приходит без опозданий. Вовремя. В отличие от меня. Второе, ты различаешь запахи с запозданием, но все – таки различаешь. Для меня мир запахов скончался. Третье – я родившийся, выросший и проведший в этом городе всю сознательную жизнь забыл все названия, за редким исключением. Кроме Петербурга и Невского проспекта ничего не помню. По-прежнему прекрасно ориентируюсь в городе. Помню откуда, куда и как можно пройти и все. На этом мои знания о топографии города иссякают. А вот ты, приехавшая в город в командировку, помнишь все названия, ну не все, а в рамках своих знаний о городе.
– У меня было мало времени для экскурсий, но что – то помню.
– Я помню весь этот город, кроме названий. Когда бежали по Марсову полю, мимо этого дворца… опять забыл, как он называется…
– Михайловского замка, – вежливо подсказала Наташа.
– Точно, Михайловского замка, так вот все знакомое, все родное. Но названия стерты, начисто. И, как выясняется, не задерживаются в голове. Почему?
– А ты не пробовал, читать вывески, что бы восстановить их?
– Это не приходило на ум. А теперь не уверен в том, что не потерял и эту способность. Давай проведем еще один эксперимент. На этот раз в качестве подопытной крысы выступлю я.
Взял первый попавшийся журнал, из большой стопки, рядом с телевизором. Попытался его прочитать. Буквы были смутно знакомы, но слова, которые получались после мучительных попыток были сплошной абракадаброй.
– Покажи журнал, – попросила, видя мою беспомощность. Посмотрела и улыбнулась.
– Ты знал какие – нибудь иностранные языки?
– Да честно говоря, не очень, – было стыдно признаваться в полной не способности к языкам.
– Тогда понятно. Этот журнал на французском языке.
Она поднялась со своего места и подошла к стопке журналов. Выбрала один из них.
– Попробуй вот этот.
Взял журнал и начал читать:
– Люди, приговоренные к разглядыванию телеэкранов, согласятся со мной… Фу-у-у-у, хоть читать не разучился. Курить не могу, есть нормально тоже, если бы к этому добавилась потеря чтения, полные кранты.
– Почему тогда не обращал внимания на названия улиц, написанные на табличках?
– Это, просто можно объяснить. Отсутствовала привычка. Город знаю хорошо, раньше, видимо, на таблички тоже внимания не обращал. Поэтому, наверное, и сейчас не обращаю.… Слушай, мы что-то отклонились от темы. Что там осталось. Вкус, запах, память, что еще?
– Цвет. Помнишь, ты сказал, что лед зеленый. Я видела его все время обычным, серым. Ни чего в нем странного не было.
– Да, цвет. Придется экспериментировать дальше. Какого цвета стены?
– Белого.
– Белые, точно.
– А ковер, – задала вопрос в свою очередь.
– Красный с желтым.
– Ага, правильно.
– А какие у тебя глаза?
– Были серо – голубые.
– Такие, и остались, Юрочка. Очень красивые глаза.
– Спасибо. Дальтонизмом с тобой не страдаем. Тогда получается, что – то было со льдом. Между нами есть различия в восприятии, но цветоощущения он не касаются. Значит оно, то что напало на нас под мостом, сделало так, чтобы каждый из нас видел цвет льда по – своему. Не так как другой.
Опять все упирается в меня. Она видела совершенно естественный цвет льда и, тем не менее боялась идти по нему. Я же напротив, отдавал отчет, что со льдом что– то не то, но это меня не насторожило. Как осел, поперся по этому хитрому льду. Стоп.… Считал, что продвижение по льду будет безопасным, был уверен в этом. Меня не насторожил его цвет. Нет не то… Вот оно! Кто– то, изменив цвет льда в моем восприятии, хотел подать сигнал. Предупредить о том, что лед опасен. Но внимания я на это не обратил, скорее всего, под влиянием чего– то извне. Таким образом, появляется два ОНО. Номер один – ОНО, хотевшее убить меня. И номер два – ОНО, стремившееся предупредить меня. Эти оно расползаются, как тараканы, по определению великого комбинатора. Хреновина под номером один не просекла веревку. Во многом именно она нас и спасла. Но главное не это. Главное, что есть кто– то или что– то , путающееся меня оберегать. Это вселяет кое– какую надежду. Но, вот какую и на что?..
– Юра, почему ты замолчал. О чем думаешь?
– Всякая ерунда в голову лезет. Ничего конкретного. Пожалуй, кроме одного…
– Чего же?
– А того, что люблю и хочу тебя немедленно!
Подхватил ее на руки, и умышленно громко кряхтя, понес в спальню. Она смеялась и обзывала сексуальным маньяком. И еще неукротимым, диким жеребцом. Примерно так себя и чувствовал.
После всего лежал расслабленный и удовлетворенный. Думал о природе времени в этом городе. Часы перестали быть определителями времени. А осталось ли само время? Затянувшийся день позволял думать, что нет. Мы ориентировались исходя из прошлых представлений о промежутках времени. Из всех возможных часов остались, только биологические часы наших организмов. Но они далеки от совершенства. Расстраивало не отсутствие сменяемости дней и ночей, а полная невозможность установить часы и минуты.
– Юрочка, опять кушать хочется, – вывела из оцепенения Наташа. Будем считать, что приближается обед, а значит сейчас, примерно, полдень.
– Я тоже бы сейчас отдал должное твоей стряпне.
– Хитрый ты все – таки. Умеешь от работы увиливать. Ну да что с тобой поделаешь? Сейчас пойду готовить. Но на твоей совести, огонь. От этого не открестишься.
– Это мы могем, это мы со всем нашим удовольствием, ваше превосходительство.
Пришлось опять крушить красивую мебель, превращать ее в пищу для огня, что бы приготовить пищу для себя. Все и в этом мире завязано на еде и сексе. Скоро в камине уже утробно выло. Пламя иногда громко стреляло обугленной карельской березой. Из головы не вылезало, существование двух оно. Тварь, напавшая из подворотни, не убила меня только из– за собственного скудоумия. Или может быть, из-за излишней самоуверенности и невнимательности. Она хотела убить меня, а не арестовать за ограбление магазина. В этом сомнений нет. Ей почти удалось придушить меня. Почти. Если бы вместо этого, просто приложилось бы сзади чем – ни будь тяжелым к моей голове, исход встречи был бы предрешен. Тварь хотела убить меня голыми руками. Такое желание возникает, как правило, к какому то конкретному человеку. Если, конечно, убийца не маньяк. Очень хотелось думать, что в данном случае имело место второе. Что тварь испытывала ненависть ко всему роду человеческому, а не ко мне Юрию Юзовскому, как отдельно взятому человеку…