– Знаешь, Марина, я не судья и не хочу тебя обидеть. Завязывай со всем этим. И еще… – Он полез куда-то под левый рукав куртки, там звякнуло. На свет появился массивный браслет. Взвесил его на руке и высоко подбросил. Браслет камнем упал на одеяло.
– Не знаю, сколько он стоит, но думаю, если с умом продать, для начала новой, не тонкой жизни хватит. Он из платины с золотом, камешки, да и работа старинная. Так, что денег стоит. Аккуратней только, особо не светись. Заканчивай внеурочные занятия. Они опустошат тебя. Ну, и не знаю,… постарайся сохраниться, такой же… доброй.
Марина сидела, не шевелясь, в изумлении, открыв рот. Глаза занимали верхнюю половину лица. Наконец выдавила:
– Юра, а куда ты пойдешь? Может останешься у меня?
– Я бы остался… да, трудно мне с людьми. Знаешь, последняя просьба. Может быть, я когда– нибудь вернусь. Не могла бы сохранить одну вещицу?
– Конечно, все что попросишь.
Он расстегнул куртку. Там на ремне в кожаном чехле висел нож огромных размеров. Отстегнул крепление и протянул Марине.
– Вот. Только береги его, пожалуйста, никому не давай и спрячь подальше.
– Хорошо, сделаю, как ты хочешь.
Она взяла нож и бережно положила его на кровать, рядом с браслетом, к которому до сих пор не прикоснулась.
– Проводи меня до двери. – У выхода она зажгла свет. Он оглянулся. Увидел в ее глазах слезы. Не мог понять причины. Шагнул к ней и приобнял:
– Банально, конечно, но все у вас будет в порядке! Прощай.
Развернулся, торопливо открыл запор на двери и выскочил прочь из квартиры.
Юрий спускался по лестнице. С каждым шагом план принимал все более и более четкие формы. Ненужные детали отбрасывал. Нужные огранивал, загоняя в окончательную, совершенную схему.
Между третьим и вторым этажом легкий мыслительный процесс был завершен. В слух пробубнил:
– Приятно быть Богом все-таки. Столько возможностей. Как я девчонку околдовал! В полной уверенности осталась, что провела с чудаковатым бандитом четыре часа. Интересно, имела ли она половой контакт с новоявленным Богом?! Вряд ли, ни каких ощущений этого не помню. Да, неважно, перед смертью не натрахаешься.
Пока бубнил под нос, прошел мимо приклеившегося к подоконнику деда, у его ног, к батарее жалась маленькая, грязно-белая, гладкая собачонка. Оба смотрели на него глазами полными страха и желания стать невидимыми.
– Будь счастлив, дед! И тебе, собака, долгих лет жизни! – Сказал и почти бегом выскочил в высокий, до неба, дворовый колодец. Интуитивно выбрал направление. Пройдя несколько подворотен, вышел на проспект.
Пошел снег. Сразу и медленно. Большими хлопьями он падал на асфальт и таял. Превращался в грязную, жидкую кашу. Но не исчезал.
Юрий подошел к краю тротуара, поднял руку горизонтально к земле. Поток машин был редким. Стало зябко. Поднял воротник, натянул перчатки. Это принесло удачу. Замигала желтым, неопределенного цвета копейка. Лихо, разбрызгивая грязь, подкатила. Скрежеща, остановилась перед ним. Юрий наклонился и с усилием открыл ржавую дверь. Просунул голову в салон. Водитель был молодым, но каким-то грязным, зачуханным, усталым.
– На этом можно ездить?
– Да т-т-ты чт-т-то! Она у меня двадцать чет-т-тыре часа в сут-т-тки работ-т-тает.
– Тогда, до Балтийского вокзала рискнем доехать?
– А сколько дашь? – на этот раз, не заикаясь, спросил водитель.
– Твоя цена?
– Т-т-т-тридцат-т-т-ник. – Застрочил, как из пулемета.
– Даю полтинник. – Сказал Юрий, складываясь и втискиваясь в машину. Хлопнул дверцей. Та загремела, но плотно не закрылась. Из стойки вывалился внутренний светильничек и повис на проводках. Юрий попробовал затолкать на место и вновь открыть дверь, что бы захлопнуть плотнее. И то и другое не получилось.
– Не бойся. Она у меня не от-т-ткрывает-т-тся. Т-т-там замок нужно подрегулировать.
– Когда доедем, откроется? – Юрий поймал себя на мысли, что тоже хочет заикаться на букве "т", нечеловеческим усилием подавил улыбку и желание.
– Не сомневайся. Все будет-т-т ништ-т-тяк.
Машина сорвалась с места. Несмотря на обманчивый, внешний вид, ехала довольно шустро. Но производимые шумы заставляли Юрия холодеть. Что-то мертвело и сжималось внутри. Водитель попался словоохотливый. Ему очень понравилось выражение о своей машине, по поводу, бесперебойной работы в течение двадцати четырех часов в сутки. Он принялся развивать мысль.
– Она у меня надежная. Целый день работ-т-тает. Без от-т-тыха. Знаешь сколько за сут-т-тки нарезает?!
– Не знаю, и знать не хочу. Сосредоточься на дороге и на том, как потратить деньги. – Оборвал водителя Юрий. Тот обиделся и засопел. Ему стало жалко этого замученного уже жизнью молодого парня, но разговаривать сейчас не мог.
Город, ускользающий за грязным, заляпанным окном, казалось, мало отличался от того, созданного им. Людей на улицах не было. Вот только горящие фонари, да редкие машины, с гулом и жидким шлейфом грязи, проносящиеся мимо.
Ради кого я все это собираюсь сделать?! Ради Марины? Этого заики, деда, его собаки, или вот того человека в прошмыгнувшем мимо Мерседесе?! Грязью копейку залил с крыши до колес. Нет, наверное, нет. Не ради них. И не ради Агасфера. Он платит по своим счетам. Ради себя, и уже, наверное, без наверное. Ну, может быть для Наташи. Той, которая не знает меня, не любит и никогда не полюбит. Ради дочки ее и того ребенка, что еще не родился. Ишь, как понесло высоким штилем. Устал просто от всего. Надоело!
Юрий вымученно улыбнулся. Машина въезжала на площадь перед Балтийским вокзалом. Вновь посмотрел на часы. Десять минут двенадцатого. Время бежало вместе с ним. Чуть впереди. Выгнувшись на кресле, вытянул из заднего кармана джинсов толстый бумажник. Порывшись, наклоняя его к желто-зеленому свету, пробирающемуся в салон с площади, выудил пятисотку. Машина замерла напротив ступенек, ведущих под крышу вокзала.
– На, держи. Спасибо. – Попытался открыть дверь. Не получалось.
– У меня сдачи нет. – Опять получилось не заикаясь.
– Не надо сдачи. Дверь сделай! – наконец удалось сломать сопротивление заевшего замка. Почти выбил дверцу. Сила инерции едва за шиворот не выбросила на тротуар. Удержала жалобно заскрипевшая ручка на двери. Юрий с трудом вылез из машины. Вытянулся во весь рост, с хрустом в суставах потянулся. Наклонился, опять заглянул в салон. Ошеломленный водитель держал растянутую руками радужную бумажку.
– Будь счастлив, шеф! Прощай! – Сказал Юрий. Сильно хлопнул дверцей. На этот раз плотно встала на место.
Никак не получается зацепиться. Прочертить хоть какую-либо черту, отмечающую путь. Поздно, везде опоздавший. Уже ничего не догнать, и никого не вернуть. Да, и надо ли?
Юрий поднялся по ступенькам. Прошел под аркой входа и оказался под крышей вокзала. Слева от входа, рядом с выходом из метро, висели белые стенды расписаний. Закурил и двинулся туда. Метро выпускало жидкий поток поздних пассажиров. Останавливались у расписания движения поездов. Кто-то проходил мимо, к выходу, некоторые скачками бежали в сторону перронов. Пройдя между двумя инженерного вида мужиками, остановился у расписания. Курил и внимательно изучал написанное. Остановил выбор на белой доске, сверху написано: "На Сиверскую, Лугу". Подумал, почему пишут не правильно. Правильное название поселок Сиверский. Пробежал глазами по вертикале строчек с цифрами и названиями конечных остановок. Взгляд замер почти в самом низу таблицы. 6141 ЛУГА 23. 29. Она, вот эта вот электричка. Поезд в Эндсвилл, в никуда. Последний, во всех смыслах. До него, до последнего путешествия, оставалось четырнадцать минут. Подошел к кассам, протянул в окошечко пятисотрублевую купюру. Толстая женщина ойкнула. Но, молча пробила билет и долго, почти минуту, набирала мелочь. Не считая, засунул сдачу и билет до конца в карман. Рядом с выходом из метрополитена ордена Ленина, имени Ленина, стояла, раскачиваясь на широко расставленных ногах, бродяжка, неопределенного возраста. Впрочем, для него всегда было проблемой определить возраст у женщин. Он, сжав в кармане, комком вытащил ворох денег. Отобрал билет и пятидесятирублевую купюру. Опустил обратно, в карман. Бродяжка запела, тонким, пронзительным голосом, продолжая раскачиваться. Юрий вздрогнул, но не от неожиданности, а от неприятного впечатления производимого пением женщины. Какой-то похоронный стон. Подошел и, не глядя, протянул деньги все еще зажатые в кулаке. Пение прервалось. Чтобы взять деньги ей пришлось сложить ладони лодочкой. Все равно две бумажки и несколько монет попали мимо. Он развернулся, поймал несколько удивленных, с примесью ненависти взглядов запоздалых пассажиров.