— Нет, брат, куда лучше, — усмехнулся мистер Паддаби.
— А видишь вон там старушенция — не человек, а парфюмерный магазин! — сказал мистер Хебблсуэйт.
Но тут к мистеру Паддаби подошел его высокопоставленный политический коллега, и ему пришлось покинуть своего друга. Оставшись один, мистер Хебблсуэйт почувствовал себя как-то неуютно. Почти все гости, очевидно, были знакомы между собой; они собирались группами и, беседуя, переходили из комнаты в комнату. Неприятно быть одному, а еще неприятнее при этом знать, что тебе вообще не полагалось бы здесь находиться. Мистер Хебблсуэйт побродил взад вперед, а потом, как обычно делают люди, оказавшиеся на приеме в одиночестве, сделал вид, что ищет своих друзей, которые должны быть где-то здесь, в дальнем углу. Какая-то старая дама с впалыми накрашенными щеками и огромным кривым носом бросилась к нему, пронзительно крича что-то в знак приветствия.
— Здравствуйте, — смущенно сказал мистер Хебблсуэйт, который видел эту мегеру первый раз в жизни.
Но не успел он договорить, как старуха поняла свою ошибку. Ее рот со стуком захлопнулся, а глаза сделались ледяными и страшными. Не извинившись, она повернула назад, и мистер Хебблсуэйт увидел ее лопатки, напоминавшие пару ощипанных кур. Лопатки быстро удалялись, и он шепотом высказал им вслед все, что думал о них и об их обладательнице. Тут ему впервые встретился высокий человек с солдатскими усами.
— Виноват, — сказал усатый, в упор глядя на мистера Хебблсуэйта, — вы мистер Коркоран, если не ошибаюсь?
— Нет, — ответил мистер Хебблсуэйт, которому этот человек с солдатскими усами не понравился. Он чем-то неуловимо отличался от остальных гостей. Он был во фраке, но все равно сразу чувствовалось, что он находится при исполнении служебных обязанностей.
— Я должен ему кое-что передать, — сказал усатый. — Прошу прощения. Вы на него похожи, но теперь я и сам вяжу, что ошибся. Вы мистер… э-э…
И он замолчал, ожидая, что ему подскажут фамилию.
Мистер Хебблсуэйт стал перед альтернативой: не называть своей фамилии, что, конечно, произведет невыгодное впечатление, или назвать ее, что означает новую альтернативу — Мурман или Хебблсуэйт. В первом случае может оказаться, что этот человек знает Мурмана. Если же он назовет свою настоящую фамилию, то тем самым разоблачит себя как незваного гостя. Но последнее, вероятно, не так уж страшно. И он рискнул.
— Хебблсуэйт моя фамилия, — пробормотал он.
— Да-да, мистер Хебблсуэйт, — повторил усатый и, кивнув, отошел.
Мистер Хебблсуэйт быстро двинулся в противоположную сторону. В этом человеке, в его солдатских усах и пристальном взгляде было что-то неприятное. Пять минут спустя, когда мистер Хебблсуэйт праздно глазел из угла на болтающую толпу, он почувствовал на себе чей-то взгляд и повертел головой: усатый стоял между двумя группами гостей метрах в десяти от мистера Хебблсуэйта и выжидательно смотрел на него. Мистер Хебблсуэйт снова принялся бродить взад-вперед, думая, не разумнее ли было бы уйти совсем. Джо Паддаби куда-то запропастился.
Тут мистер Хебблсуэйт заметил, что почти все гости направляются к дверям в дальнем конце библиотеки, и услышал произнесенное кем-то слово «ужин». Он сразу отбросил мысль о бегстве. Было уже начало двенадцатого, он успел проголодаться и почувствовать жажду. Кроме того, стоило ли идти на прием в высшее общество, если теперь он упустит возможность узнать, что и как высшее общество ест и пьет. Ни один йоркширец не смог бы уйти в такой момент. Поэтому мистер Хебблсуэйт двинулся вместе со сверкающим потоком, который струился к дверям библиотеки, стекал вниз по нескольким ступенькам и вливался в большой красивый зал, где стояли столы, ломившиеся от еды и напитков.
— Шампанского, сэр? — предложил слуга.
Мистер Хебблсуэйт согласился. Здесь было множество чудеснейших яств, и мистер Хебблсуэйт, отличавшийся прекрасным аппетитом, надежным желудком и интересом ко всему богатому и незнакомому, принялся усердно воздавать им должное. То же самое делали и остальные гости. Мистер Хебблсуэйт всегда думал, что в высшем обществе люди едва прикасаются к еде и вину, но скоро понял, что ошибался. Он заметил старуху с впалыми накрашенными щеками и огромным кривым носом — ту, которая приняла его за другого. Она яростно пожирала что-то, как старая хищная птица.
— Точно тебя две недели не кормили, — вполголоса сказал мистер Хебблсуэйт.
Теперь он почувствовал себя гораздо лучше и свободнее. Он приписал это действию еды. О нескольких бокалах шампанского, выпитых почти подряд, он как-то не подумал. В жарких переполненных комнатах ему захотелось пить, от еды жажда только усилилась, а шампанское было восхитительное, холодное и искристое, и он пил его как простой лимонад. В результате все стало казаться мистеру Хебблсуэйту больше и ярче, и он почувствовал себя здесь вполне своим человеком, а не подозрительным чужаком, непрошеным гостем, зрителем без билета. Неведомое прежде ощущение благополучия овладело им. Он был в мире со всем миром, даже с этим миром титулов, бриллиантов, румян, звезд и лент. Ведь если хорошенько приглядеться, это все очень неплохие люди.