Сэр Бернард снова одернул себя. Он гордился тем, что не был фантазером; он жил и преуспевал в мире, где факты значили все; и, конечно, это был неподходящий момент, чтобы вдруг превратиться в фантазера. В это время Паризи, устроитель банкетов в «Космополисе», появился рядом с ними и спросил у лорда Купинга, все ли в порядке. Сэр Бернард знал Паризи еще с той поры, когда этот пухлый улыбающийся итальянец был помощником управляющего в небольшом ресторане, и теперь он, обернувшись, многозначительно и недовольно посмотрел на него.
— Все в порядке, сэр Бернард? — осведомился Паризи.
— Не совсем. Что с вашими лакеями? — но, задав этот вопрос, сэр Бернард внезапно понял, что это глупо, что с лакеями ничего не могло случиться, что он сам тут виноват.
Широкое лицо Паризи выразило крайнее изумление.
— С лакеями? Сегодня работают те же, что и всегда. Отличные ребята — с большим опытом. Есть какие-нибудь жалобы, сэр Бернард?
Тон его был почтителен. Держался он как обычно. Но когда сэр Бернард пристально посмотрел в его глаза, он увидел в них где-то в глубине словно далекое пламя — нечто среднее между презрением и гневом и, несомненно, направленное против него. Улыбающийся Паризи, которого он знал и к которому постоянно ходил в течение стольких лет, ненавидел его.
— Нет, нет, Паризи, никаких конкретных жалоб, — невольно ответил он. — Но сегодня они как-то странно выглядят. Ничего общего с обычными официантами. Неподходящие типы для такого вечера.
Это, разумеется, было глупо, но на одну дикую секунду сэру Бернарду показалось, что не только Паризи смотрит на него с презрением или гневом — или с презрением и гневом одновременно, — но что позади Паризи стоит целая итальянская семья: полная смуглая женщина и несколько мальчиков и девочек, и все смотрят на него таким же взглядом. Он резко отвернулся, хотя Паризи еще бормотал какие-то извинения.
Он сказал себе, что должен молчать, что бы он не увидел или услышал, что бы ему ни померещилось или послышалось. На обеде все было в полном порядке. Эти внезапные кошмары — плод его собственного воображения. И он снова вспомнил: «Сегодня сами смотрите, куда вы идете». Нельзя сказать, чтобы в этом был какой-то смысл: если ему внезапно показалось, что лакеи похожи на злодеев-лунатиков, или представилось, что вся семья Паризи ненавидит его, — это не значило, что нужно смотреть, куда он идет. Произошло, собственно говоря, до крайности незначительное событие, которое почему-то взволновало его. Следовательно, надо это учесть, взять себя в руки и поступать так, словно все нормально, как оно в действительности и есть за пределами капризов его сознания.
— Простите! Что вы говорили? — спросил он Роулендса. Он сидел между лордом Купингом, который разговаривал с Брексли, членом кабинета, и сэром Джоффри Роулендсом, который должен был предложить тост за его здоровье.
— Я говорил, что мы должны потребовать более четкой координации между министерством снабжения и торговой палатой, — Роулендс произнес это с холодной медлительностью человека, который не любит повторять свои слова.
— Да-да… совершенно верно, — поспешно согласился с ним сэр Бернард. — Если вы помните, я затронул этот вопрос на последнем собрании Ассоциации. Я думаю сегодня снова упомянуть об этом в своей речи.
— Я тоже. Но я буду первым. Впрочем, не помешает, если и вы скажете об этом, Клиптер. Кстати, и пресса здесь, — Роулендс указал на стол прессы справа от них.
Но сэр Бернард даже не взглянул на репортеров. Он во все глаза смотрел на Роулендса, к которому повернулся, решив, что не уделяет ему достаточного внимания. Роулендс был дородный человек, краснолицый и могучий, как бык. Но по мере того, как сэр Бернард смотрел на него, эта глыба мяса все больше съеживалась и таяла, оставались лишь призрачные контуры, а внутри них плотная и живая тощая фигура, в которой от знакомого облика сэра Джоффри Роулендса были только глаза. На мгновение ему показалось, что эта тощая встревоженная фигура хватает за руку какую-то женщину — впрочем, не женщину, а тоже лишь ускользающую тень. Сэр Бернард призвал на помощь всю свою силу воли, которой он не без основания гордился, чтобы прогнать эти призраки и снова увидеть перед собой знакомую румяную тушу Роулендса. И ему это удалось.
— Вам нехорошо, Клиптер? — спросил Роулендс, нахмурившись.
— Нет, ничего, спасибо. Просто устал. Переработал, как обычно. И потом эти речи. Вам, Роулендс, конечно, чаще их приходится произносить, чем мне.
— Даже слишком часто. Вообще я занят по горло. То одно, то другое. Некогда сесть и подумать, — сказал Роулендс.