Раздались аплодисменты: Роулендс окончил свою речь. На одно мучительное и сладостное мгновение сэр Бернард увидел большой зал отеля «Космополис», где двести членов Британской Ассоциации Промышленников и их гости аплодировали удачной речи, произнесенной после сытного обеда.
Еще какое-то время, даже когда лорд Купинг объявлял, что перед выступлением следующего оратора несколько актеров сыграют скетч, все оставалось в пределах здравого смысла, хоть и казалось таким же эфемерным, как радужная пленка мыльного пузыря. Но затем пузырь лопнул, и вновь вернулись ад и безумие.
Исполнителями были два человека, одетые с ног до головы в черное, с лицами, словно вырезанными из белой бумаги, и глазами, которые казались прожженными в ней дырками. Они несли гроб из какого-то тщательно отполированного желтого дерева. Они появились в молчании, но, достигнув середины зала, где теперь было темно, и лишь лучи прожектора выхватывали их из мрака, затараторили, как идиоты, высокими пронзительными голосами. Их трескотня была встречена взрывом смеха, но сэр Бернард не понимал ни слова. Только по жестам он мог догадаться, что речь шла о гробе. Наконец, когда их голоса превратились в сплошной визг, один из них бросил другого в гроб. После борьбы, во время которой то рука, то нога побежденного показывалась наружу и безжалостно запихивалась обратно, сумасшедший победитель захлопнул крышку, уселся сверху и стал ее привинчивать. Зрители приветствовали его триумф громким смехом. Затем, под крещендо аплодисментов, победитель, широко ухмыляясь своим красным ртом, вытащил гроб из зала, и представление окончилось.
Поднялся следующий оратор — Пембер. В отличие от Роулендса он выглядел как обычно — довольно высокий, худощавый человек лет сорока, с растрепанными волосами и блестящими глазами. Сэр Бернард невольно посмотрел на него с завистью. Отличный образец промышленника нового типа, человек, который не пробивал себе путь наверх упорным трудом, наживая по дороге врагов, но попал туда, словно по волшебству, из кембриджских лабораторий и лекционных залов. Только сорок — и уже почти во главе империи «Юнайтед металз». Он начал говорить. На этот раз сэру Бернарду не казалось, что речь не имеет никакого значения. В ней был здравый смысл, в ней была искренность. Дань, которую он отдавал сэру Бернарду — и тот это чувствовал, — была искренней. Впервые с начала обеда на сердце у сэра Бернарда потеплело и стало спокойно. Он мог бы подружиться с этим блестящим молодым человеком. В его отношении к Пемберу больше не было зависти — была только горячая симпатия.
В этот самый момент сэр Бернард увидел краба, — но не обычного, а какого-то зеленовато-белого, почти фосфоресцирующего. Когда краб только пополз по ноге Пембера, он был совсем маленьким, но затем, обосновавшись на его теле, начал вгрызаться в него и расти, расти… Он поедал Пембера, и чем больше его чешуйчатый корпус разбухал, тем больше Пембер, все еще продолжавший говорить, худел и терял силы, пока, наконец, не стало ясно, что он умирает.
Сэр Бернард, которого затошнило от ужаса, понял, что это не краб, а рак и что Пембер обречен. Ему стало до того жаль молодого человека, что он закрыл глаза и постарался по возможности отключиться от этой страшной сцены; аплодисменты, раздавшиеся в конце речи Пембера, тост за его, сэра Бернарда, здоровье — момент, который он предвкушал в течение целой недели, и какое-то объявление Купинга, — все это произвело на него не больше впечатления, чем отдаленный шум, доносившийся с улицы.
Когда он снова открыл глаза, то увидел крошечную женщину, которая прыгала и что-то тараторила в небольшом высвеченном пространстве в центре зала, где до этого выступали двое сумасшедших с гробом. Ему не хотелось смотреть на это бесстыдное маленькое существо, но он не мог заставить себя отвести глаза. Сопровождаемая лучами прожектора, она подходила все ближе, и он вдруг с отвращением обнаружил, что ее жесты и слова, которые она пронзительно выкрикивала, относились к нему, к почетному гостю.
Она подошла еще ближе, совсем вплотную, и он понял, почему она сразу же показалась ему такой отвратительной и ужасной — перед ним была карикатура на девушку, которую он знал и любил много-много лет назад. Словно ту девушку со всей ее глупой наивностью втиснули в уродливую форму, пропитали злобой и бесстыдством и выпустили, чтобы мучить его. Она подходила все ближе и ближе, размахивая своими детскими ручонками, указывая на него маленьким толстым пальцем, извиваясь своим карликовым телом, кривя несоразмерно большое лицо, блестевшее от грима, так что ему вдруг показалось, что вот сейчас она вползет на стол и расплачется у него на руках. Вскрикнув от отвращения, он резко отодвинул свой стул…