Энрико постоянно обращается мыслями и к Карло Михелынтедтеру, лучшему другу, единственному на земле человеку, которого он мог бы назвать своим братом. Но его гениальный друг, достигший уже в ранние молодые годы головокружительных высот в науке философии, рано ушел из жизни. Энрико же все последующие годы постоянно мысленно сверяет с ним свои поступки. Он, как никто другой, способен оценить философские шедевры друга. Энрико не находит в этом мире никого, кто может его понять так, как понимал Карло, и все больше замыкается в себе, довольствуясь минимально необходимым.
Упругая и емкая проза автора, концентрация многих мыслей в немногих словах, отличающийся порой едва уловимой нюансировкой тон, которым эти слова произносятся, придают роману тот необычный колорит, что делает произведения Магриса столь узнаваемыми. Ритм повествования изменяется по мере развития событий и взросления героя. Вот перед нами полный сил юноша, недавний выпускник классической гимназии-лицея в Гориции, восторженно вступающий в мир, наслаждающийся взаимопониманием со школьными друзьями, один из которых вскоре прославится на весь мир. Энрико найдет потом в трудах Карло ответы на многие мучающие его вопросы. Вооруженный этим знанием, он спокойно относится к ударам судьбы и бушующим вокруг вихрям человеческих страстей и исторических событий. Перед глазами читателя чередой проходят эпизоды жизни героя: в Гориции, Аргентине, снова Гориции и, наконец, Сальворе, где он поселяется и доживает свой век. Вокруг главного сюжета, жизнеописания главного героя, удачно выстроены и другие линии — зарисовки быта Южной Америки, размеренной, но неспокойной жизни межвоенной Европы, символичны вставки из сказочных легенд с их особым авторским стилем.
Незабываемые сцены физического угасания героя становятся и кульминацией романа. Здесь все строится на резком контрасте. Полный сил юноша, потом зрелый, самодостаточный мужчина, гордый, независимый и отличающийся завидным здоровьем, обессиливает, превращается в немощного старика, теряет память. Писательский талант автора раскрывается в полную силу, когда лишь несколькими скупыми штрихами создается объемное кинематографическое изображение ухода героя из жизни, и читатель искренне сопереживает герою. Неподдельной грустью окрашены сцены последних встреч Энрико и Паулы, сестры Карло. Герой был влюблен в нее в юности, и потом, уже после смерти Карло, они не раз встречались. Выйдя замуж, Паула оказалась в Швейцарии, а по окончании еще одной мировой войны, выпавшей на долю их поколения, — она едва ли не единственная оставшаяся в живых из большой еврейской семьи в Гориции. В нацистских концлагерях погибли все ее родственники, включая девяностолетнюю мать, всегда с особой теплотой относившуюся к другу своего погибшего сына. Сам Энрико — в молодости подданный Австро-Венгерской монархии, а в зрелые годы — Итальянского королевства, обзаведясь домом на берегу моря в местах, где проведены незабываемые дни юности, после нового передела европейской карты не уехал, как многие другие, в Италию и в последние свои годы живет уже в социалистической Югославии.
Паула навещает его, невзирая на трудности преодоления новых послевоенных границ. Они идут на берег в том месте, где когда-то провели лучшие дни беззаботной юности и им казалось, что впереди — прекрасное будущее. И тут возникает проникнутое трагизмом ощущение, что семьдесят лет промчались как один день и, пройдя немалый жизненный путь, герои романа вернулись к изначальной точке. Хотя Энрико и Паула всегда были отдалены друг от друга, жизнь проведена вместе. Они понимают, что оставшееся им время сжимается до последнего предела. Цепь пространства и времени замыкает брошенная Паулой в начале века шишка пинии, долетевшая до его середины. Все, жизнь героев, как и сам роман, подошли к концу. Другого моря нет, да если оно где-нибудь и могло существовать, это всего лишь несбывшаяся мечта…
В отличие от многих других, склонных к морализаторству современных писателей и публицистов, Магрис не поучает. Его произведения — не монолог, а диалог автора с читателем, соучастником творческого процесса. Согласитесь, что в современной прозе нечто подобное — большая редкость. Присущий творческой манере писателя историзм, точное воспроизведение канвы исторических событий, заставляет безоговорочно поверить в реальность происходящего. Нарочитая лапидарность авторского стиля сходна с поэзией в прозе. Мало кому из прозаиков удавалась столь проникновен ная, поэтическая выразительность в прозе, в русской литературе с ней связаны те, кто и начинал как поэты: Тургенев, Бунин, А. Белый, Пастернак.