– Ты где-то этому учился? Театральный кружок? Может, что-то цирковое?
– Не-а. Я всегда таким был.
Мальчик-девочка. Я вспоминаю статьи о трансгендерности. Те ребята выглядели несколько иначе.
– Прости, – мямлю я, отчаянно сожалея, что не слишком компетентна. – Если не секрет, кто тебе нравится? В смысле… Я имею в виду… Если тебе неприятно, можешь не отвечать.
– Что имею, то и введу! – Ответ, затертый до прорех, сквозь которые виднеется тупость, но сейчас он многое объясняет.
– Прости.
Я судорожно оглядываюсь по сторонам в поисках ориентиров и понимаю, что их нет. Слева дорога, за ней – череда гаражей, тусклые фонари, справа кусты, жилые дома, огоньки окон… Мне нужна остановка.
– Куда мы идем?
– А куда тебе надо?
Я с усилием вспоминаю.
– Электровозный проезд. Давай посмотрим по навигатору…
– Не надо, понял я, – говорит он и тащит меня под арку. Сворачивать приходится довольно резко. К тому же, Илья прибавляет шаг. – Тут покороче.
Наши шаги гулко звучат под сводом. Прямо над головой – чьи-то окна. Дом-многоножка с сотней рассеянных глаз, которым нет дела ни до чего, кроме содержимого собственного чрева. Во двор мы выходим уже втроем. По правую руку от Ильи семенит неизвестно откуда взявшееся худенькое существо в куртке не по росту. Капюшон мешает мне разглядеть лицо. Они о чем-то быстро перешептываются.
– Ты извини, – говорит Илья. – У меня дела. Тут уже близко. – Он неопределенно кивает в сторону пустыря и девятиэтажек за ним. – Туда и направо. Будет твоя остановка.
Даже тот факт, что я совершенно не представляю, куда идти, не мешает мне радоваться избавлению от его двуличной компании. Я кидаю прощальный взгляд на нашу внезапную спутницу – да, это девушка, и то ли фонарь слишком неудачно отбрасывает тень, то ли половина ее лица – один сплошной синяк.
Сделав несколько робких шагов, я оглядываюсь: две тощих черных фигуры, короткая и длинная, неподвижно стоят под фонарем. Если б сейчас они подняли руки и дружно помахали мне вслед, я поставила бы на своем рассудке крест.
«Яндекс.Карты» сходу определяют, что никакой остановки поблизости нет. Я смутно вспоминаю фразу «по требованию» и цепляюсь за нее, потому что ничего более подходящего все равно не предвидится: ну конечно, здесь вполне может существовать остановка, о которой знают только краснокоммунарцы. И она где-то… Там, за пустотой пустыря и доминошками домов. В крайнем случае я всегда могу вернуться к колледжу и начать сначала.
Чтобы поскорее в этом убедиться, я перехожу на бег. Под ногами жухлая, готовая к смерти трава. Мимо стремглав проносятся мальчик и фокстерьер. На мгновение меня ослепляет свет фар – автомобиль въезжает во двор и останавливается. Такси, вот что мне нужно! Сейчас выйду к дороге и просто вызову такси.
Но я не выхожу к дороге. Я не вызываю такси. Меня уже ждут. Ждут в узком проходе между одной глухой стеной и другой такой же глухой стеной: их трое, и то, что они ждут именно меня, становится ясно – в горле закипает паника с привкусом желудочного сока – как только один из них хватает меня за рукав и подтаскивает к себе.
– Я все отдам, – говорю я, едва шевеля губами. Они меня узнали. Нет, они не могут меня узнать – я выгляжу теперь иначе, живу в другом городе, Красный Коммунар, Электровозный проезд шестьдесят. Моя фамилия – Зарецкая. Я сама себя, вашу мать, не узнала бы.
Нет, они не могут меня узнать, потому что у них нет глаз. В щелях между черными шапками и шарфами, закрывающими лица, – то, что выступает на старых кирпичных стенах. Соль.
Тот, что меня держит, протягивает руку.
– С-с-сер, – говорит он.
– Ш-ша, – соглашаются остальные.
Я кое-как стаскиваю с плеча рюкзак, и он тут же исчезает за одной из спин, но меня не отпускают.
– Больше ничего нет. – Я дергаюсь раз, другой. – Пусти!
И с треском выдираю серебристую ткань из скрюченных пальцев, потому что больше! у меня! ничего! нет!
Они не пытаются сбежать с добычей. Стоят и смотрят, как бегу я. А я налетаю на женщину с продуктовой сумкой:
– Помогите, меня ограбили!
Ее глазные яблоки подергиваются соляными кристалликами.
– Меня только что ограбили, помогите! Они там!
Парень в синей спецовке ускоряет шаг. Соль катышками лежит в складках его губ.
– Помо… Пожа…
Подпрыгивая на ухабах, меня огибает коляска с ребенком. Молодая мама невнятно ругается, а ее сын, свесившись набок, вдруг смотрит прямо на меня. Крошечное лицо удаляется, но я уже вижу, как на пока что гладких щеках отчетливо проступают серые крупицы.