– Вкусно пахнешь, – говорит Илья.
Какая-никакая, а тема для беседы.
– Это «Байредо». Я ничего не чувствую. Перестаю чувствовать спустя полчаса точно так же, как забываю сны. Ты запоминаешь свои сны?
На соседней скамейке страстно целуется парочка студентов. Наверняка прогуляли занятия ради этой встречи. И подготовились – плед, огромный термос… Я смотрю на них и пытаюсь запомнить частью этой жизни, которой мне должно хватить на месяц той жизни в Коммунаре, а для этого нужно сохранить все, абсолютно все.
– Буэ, – комментирует вдруг Илья, косясь в их сторону.
– Что? Ты никогда не целовался на улице?
– Привет, меня зовут Лиля! – пищит он, и мне становится гадко. Хочется забрать свой шарф и дышать в другую сторону – вдруг заразно. – Я могу сделать тебе приятно!
– Все, пойдем.
Прежде, чем меня догнать, он прикуривает и наклоняется будто для того, чтобы завязать шнурок, но вместо этого подбирает с земли мелкий камушек гравия и с размаху швыряет его уткам. Те, привычные к кормежке, на подачку ведутся и выкатываются из воды на бережок. Простите, милые, но, кажется, я привела к вам чуму.
– У! У-у! – кричит Илья и бросается к ним, распинывая птиц ногами, правда, утки оказываются проворнее и вспоминают, что у них есть крылья. А я – что ответственна за тех, кого притащила и продолжаю тащить под недоумевающими взглядами ребят с соседней скамейки, правда, уже не за руку, а под локоть.
– Ты чего, ну?..
– А чё они.
Действительно.
В том месте, где раньше случались славные битвы Мандоса, теперь лежит обнаженный фундамент дворца детей Павла Петровича, внуков Екатерины II. Очертания маленьких комнат. Время сожрало сам дом, остались только эти гладко обглоданные кости.
Мы проходим через ворота галереи-ограды между Большим дворцом и Хлебным домом и сворачиваем к Оранжерейному мосту, чтобы оттуда, минуя оранжереи с их огромными застекленными окнами, из-за которых всегда виднеются протянутые зеленые ладошки и лапы, добраться до Парковых ворот. Купить еще кофе в палатке «Капучинофф» – Ты будешь? Не-а. Два латте, пожалуйста, – перейти через Шипиловский проезд, оставить позади круглый павильон метро «Орехово». И не заплакать.
Своим ключом не открываю. Набираю номер квартиры на домофоне и терпеливо жду, когда Ева нас впустит – мы оба здесь в гостях. Из лифта нам навстречу выходит бабушка Инны Макаровой. Замечает меня, но делает вид, что не узнала. Когда я училась в первом классе и мама еще пыталась устроиться на работу, бабушка Инны Макаровой забирала меня и Инну Макарову после уроков, и мы с Инной сидели у нее в квартире, точно такой же, как наша, только зазеркальной – все наоборот – и играли на диване в кукол Братц, пока мама меня не забирала. Позже Инна переехала с родителями в Зюзино, но с ее бабушкой мы время от времени сталкивались то во дворе, то в «Пятерочке», то в «Дикси», так что я в общих чертах знала, что у Инны все хорошо, рассталась с Пашей, сошлась с Лешей, собирается стать бухгалтером, уже какая-то практика, а твоего как? Март? Хороший, хороший мальчик. Год назад она перестала меня узнавать.
После бабушки Инны Макаровой в купе лифта пахнет котлетами. Обжигая гортань, я глотаю кофе, чтобы протолкнуть в себя то, что застряло в горле, и оно сползает ниже, ниже, ниже, пока мы поднимаемся на мой девятый, тамбурная дверь незаперта, яркая коляска Олежки с разноцветными домишками стоит здесь же – беспечная Ева.
– Привет, – шепчет она из темноты прихожей – значит, Олежка спит, нужно вести себя потише. Мы с Ильей протискиваемся внутрь, я снимаю ботинки и всовываю ноги в собственные тапочки.
– Здрасьте! – подает голос «Лиля» и подмигивает подбитым глазом.
Я шикаю:
– Тише, ребенок спит! – и встревоженно смотрю на Еву, но она, кажется, не сердится.
– Мы на минуточку.
Я прокрадываюсь в гардеробную – закуток, который папа отгородил раздвижными зеркальными створками так, чтобы можно было заходить внутрь и переодеваться. Дом даже пахнет теперь совсем иначе – детским кондиционером для белья, молоком, присыпкой. И это хорошо, жизнь продолжается, в той комнате, где я нашла маму, теперь цветы – у нас никогда не было цветов, ни единого горшка, из-за узеньких подоконников их некуда было ставить, а Ева притащила ротанговую стойку, и теперь они есть, жирные и довольные.