Когда вся одежда размещена наилучшим образом, Маша собирается ненадолго забежать в «Печатную». Мы могли бы пойти вместе, но я хочу дочитать книгу и оставить ее для Джона. Поэтому мы целуем друг друга в щеки, еще раз оглядываем вагончик в поисках недостатков, которых нет, и расстаемся на пороге – я привычно заваливаюсь в кресло, однако мысли далеки от чтения. По правде говоря, я с ума схожу от волнения перед завтрашним днем.
Нужно будет включить другую музыку, что-то более располагающее. Я отправляю вдогонку Маше сообщение с вопросом, есть ли у нее bluetooth-колонка. Она подтверждает это анимированным стикером с собакой, которая как бы говорит «Yes», я скидываю такой же Джону, сигнализируя, что все готово, и оставляю книгу на диване. Внутрь я вкладываю записку со словом «Спасибо» так, чтобы ее кончик остался виден снаружи, и уже начинаю составлять плейлист для завтрашней распродажи, медленно двигаясь к выходу, но внезапно натыкаюсь на Джона. Можно подумать, нарочно дожидался Машиного ухода.
– Привет!
Это я, потому что он по-прежнему со мной не разговаривает.
– Как тебе?
Тоже я. Джон пристально рассматривает получившиеся пространство, но по выражению его лица невозможно догадаться, что он об этом думает.
– В понедельник верну как было.
– Не надо. – Первые его слова за всю неделю. В колледже он усердно делал вид, что меня нет, на занятиях потешно присаживался то рядом со Стасей, то с Викой, а иногда оставался в опечаленном одиночестве; все это время я внимательно слушала преподавателей и, к своей огромной радости, начала въезжать в суть предметов. Несколько раз перед тем, как пойти в вагончик, я задерживалась в библиотеке колледжа, штудируя книги, которые рассыпа́лись на отдельные листочки прямо в моих руках. Но нет уж, нет-нет, – и собирала их обратно, не всегда в правильном порядке, однако у них не было шансов умереть сейчас, когда они так мне нужны. Джон заглядывал в библиотеку тоже. Ничего не спрашивал и уходил. Я писала ему в «Телеграм»: «Буду через час», а когда приходила в вагончик, дверь была уже отперта.
Классе в пятом я вернулась домой в слезах – мой приятель Мишка, с которым мы действительно хорошо общались, и приглашали друг друга на дни рождения, устраиваемые нам родителями в одном и том же торговом центре, решил, что больше со мной не дружит из-за того, что учительница английского дважды похвалила меня на уроке. Я была сильна в английском и гордилась этим, но уж точно не хотела обидеть Мишку. А он сразу перестал меня замечать. Обсуждал с другими детьми так, словно меня нет, хотя я стояла рядом. Поначалу я пыталась подружиться обратно, но он не собирался со мной говорить, зато начал нарочно задевать меня плечом, проходя мимо. Это было обидно и странно, ведь всего несколько дней назад он приходил на площадку к моему дому и звонил мне, чтобы я вышла погулять. А еще раньше играл со мной в приставку, и мама делала для нас пиццу. Я не понимала, как все могло настолько испортиться за сорок пять минут урока английского.
Мама тогда сказала: «Это все возраст. Сейчас мальчики будут дружить с мальчиками, а девочки – с девочками, но через несколько лет все изменится».
А папа сказал: «Молчат слабые. Миша не говорит с тобой, чтобы ты почувствовала себя виноватой, хотя виноваты вы оба. Ты – в том, что задирала нос, он – в том, что обиделся вместо того, чтобы стать сильнее в предмете».
«А что же мне делать?»
«Ничего, – пожал он плечами и разломил котлету. – Уважай его выбор».
Спустя два года Мишка придет на площадку возле моего дома, когда там уже будет сидеть Март. Выходит, по-своему правы оказались оба – и мама, и папа.
Мне незачем здесь оставаться. Глядя на Джона, я вспоминаю папины слова. Бравада о королях и шутах – слабость. И страх, который Джон наводит на других, а теперь то же самое пытается проделать со мной. Ничего не вый…
«До зари остается только вдох…» – Джон включает бумбокс. Моя любимая песня с альбома. Я танцевала под нее, когда оставалась одна. А теперь он протягивает мне руку. Это похоже на приглашение к перемирию.
Мы сближаемся, он кладет ладонь мне на талию. «Качели вверх, качели вниз – закон», – грустно признает Кинчев. Я чувствую слабый запах можжевельника из-под расстегнутой куртки Джона и сильный – уличной свежести от его волос. Возможно, я в нем ошибалась. Мы покачиваемся в такт посреди моего космоса и гирлянд. Рейлы, полные вещей, покачиваются тоже. Сверху опускается ароматный коричный купол.