Так, прихлебывая шампанское, – Савва за рулем, поэтому подносит к нашим бокалам стакан с соком, – мы потихоньку приводим «Печатную» в прежний вид. Первым делом Савва затаскивает в подсобку арку из воздушных шаров. «А как же аптека?» – кричит ему Маша, от усталости мы ухахатываемся истерично и даже пьяно, именно тем смехом, который не сулит ничего хорошего. Продолжаем посмеиваться даже на улице, стоя под окнами первого этажа, забранными в решетку в форме солнца с лучиками. Пока Маша пытается распробовать мой «айкос», Савва перетаскивает в пикап рейлы. Остатки вещей – всего два пакета – я держу в руках.
– Как он на меня посмотрел! – хихикает пьяненькая Машка. – Но ты бы видела моего папку. В нем десять таких Джонов. У него еще шрам на щеке, в цеху листом металла резануло…
– В машину, – шипит Савва и больно толкает нас в спины. – Быстро.
– А что? – возмущается она. – Мы куда-то спешим?
Но я уже вижу их. Трое. Во рту становится кисло. Возможно, те самые, что грабили меня в подворотне. Или другие, неотличимые от них, с размазанными лицами и трещинами вместо ртов, безразличные, твердые, высоленные.
– Бежим.
Я хватаю ничего не понимающую Машу за руку и тащу за собой. Боюсь смотреть в сторону этих, но мне кажется, что они тоже срываются с места, как только понимают, что мы не расходимся в разные стороны, я не вижу, но чувствую движение и злость. Вталкиваю ее на заднее сиденье, запрыгиваю следом. Машина с визгом срывается с места раньше, чем я захлопываю дверь.
– Козлы, – говорит Савва, поглядывая в боковое зеркало. Я тоже смотрю назад – они стоят там плечом к плечу и уменьшаются до тех пор, пока мы не сворачиваем с придворовой территории на дорогу.
– Это Джон, что ли? – твердит Маша, до которой наконец-то дошло. – Джон, да? Говно, ну какое говно.
– Видимо, – говорю, держа ладони между стиснутых коленей, но это не помогает – меня все равно колотит со страха.
– Он знает, где ты живешь?
– Нет, наверное. Хэзэ, Маш. Я живу там же, где жил мой брат, а он заделал ребенка сестрице Ильи. И Вика ко мне приходила. Вика знает.
– Блин, – сдавленно шепчет она. – Херово.
На светофоре Савва оборачивается с водительского кресла и протягивает мне ладонь.
– Завтра заеду. К Яне вместе, а до этого сиди дома.
Глава 9. Кубик с дырками
Март: «Каждую ночь она спала в переходе, сидя на чемодане».
Да, я тоже ее видела – худощавую, с длинными седыми волосами. Она спала в переходе нашего «Орехово», сидя на чемодане прямо напротив стеклянных дверей выхода из метро. Патруль ее не трогал. По бокам громоздились еще какие-то мешки, но она всегда сидела на чемодане. Только один раз я заметила ее, катившую этот чемодан по перрону. Высокая, сухая, в черной шляпе с широкими полями, она не выглядела как бездомная, но, очевидно, ею была. Звали ее Рушка. Потом она просто исчезла: перед Новым годом или чуть раньше я выходила из метро вместе с Мартом, а Рушки не было. Я заметила это, но внутри ничего не шевельнулось. Все осталось как раньше, но без Рушки.
Март не пишет о том, как выманил ее на поверхность. О чем говорил с ней, что пообещал, если она пойдет с ним. Сначала он бил ее, а потом перерезал ей горло. Рушка не кричала и не сопротивлялась. Елена Гнатюк приехала в Москву после того, как лишилась дома в Тульской области – риэлтор, которому она доверила вести дела по продаже, оказался мошенником. Все, что осталось у Елены, поместилось в один чемодан. В поезде ее ограбили – не стало паспорта, денег и мобильного телефона. Елена ехала к сыну, с которым давно не виделась. Знала только, что десять лет назад, выйдя из тюрьмы, он поселился у подруги где-то возле станции метро «Орехово». С тех пор связь с ним прервалась. Других знакомых в Москве у Елены не было. После ограбления ее поддержала пенсионерка Алла Ильинична Демичева, которая ехала в том же вагоне. Позже Елена несколько раз обращалась к ней для того, чтобы помыться и получить тарелку горячего супа. Днем она пыталась разузнать что-нибудь о сыне, а с девяти вечера и до утра сидела на станции – так он мог сразу увидеть ее по пути домой. Но раньше ее увидел Мартин Лютаев…
Ольга торгует в этом переходе выпечкой: «Рушкой мы ее прозвали. Побирушка, а кто она еще. Нет, денег при нас никогда не просила. Подкармливали, конечно, жалко же. Имя не говорила, она вообще с нами не разговаривала – видно, стыдилась. Ну, что попала в такую ситуацию. Была всегда трезвая. Он подошел, растолкал ее, что-то сказал. Молодой парень, симпатичный, на бандита не похож. Она встала, баулы свои собрала и пошла за ним».
Разыскать сына Елены Гнатюк так и не удалось.