– Ты убийца.
– Ой! – делано восклицает он для всех. – Вот кто бы говорил! – И только я слышу: «А ты докажи».
– Пойдем отсюда. – Это Маша. Она стискивает мою ладонь. – Всем и так все ясно.
– Ну и что тебе там ясно, Страхова?
Мы силой заставляем друг друга уйти. Ехать к Савве уже поздно. Вместо вина Маша покупает водку, и я ей не перечу. Но впереди много работы. Теперь я точно знаю, что такого «стремного» вызнал обо мне Джон, но самым страшным были не слова, а то, что произносил их именно он – тот же самый человек, который совсем недавно пытался поцеловать меня в гараже. Прошло совсем немного времени, и вот он уже пытается меня растоптать. Как быстро все ломается. И как легко. И вот уже те самые мы, которые курили за колледжем и болтали о ерунде – не те.
Когда мы с Машей режем апельсины, предназначенные для Саввы, и она пластом ложится на мою кровать с бутылкой в руках – «у нее головы не было и рука вот так, как будто локоть в другую сторону, так ее маму жалко, только бы она этого не увидела», – я уже знаю, что даже если он расскажет обо мне сотне учеников нашего колледжа, я расскажу о нем – тысячам.
Поэтому протягиваю плачущей Маше свои наушники. Не знаю, слушал ли Савва, успел ли. Это именно то, о чем Джон скоро разболтает всем. Да, голос мой. Но не совсем моя история. Моя история, понимаешь, закончилась, когда я приехала в Красный Коммунар. По крайней мере, мне так казалось. Но на самом деле я привезла ее с собой. Два дня назад других участников этой истории приговорили к тринадцати – тренер Рус – и шести – Родион Ремизов – годам лишения свободы. Если бы Март был жив, он получил бы больше, чем Ремизов. Первые три убийства он совершил в одиночку. Возможно, Ремизов вообще не решился бы убивать бездомных, если б не Март. Послушай про них. Про «училку», поэта и Рушку. Они были виноваты только в том, что существовали вокруг. В переходе на моей станции метро, возле парка, где я часто гуляла и кормила уток, в рюмочной, мимо которой проходила. Я пока не читала о других, когда Март и Ремизов стали называть себя «санитарами». Нет, меня не вызывали в суд и ни о чем не спрашивали. Следователь да, написал «ай-ай-ай». Не нужно им это. Можешь сколько угодно спрашивать, зачем я вот так подставилась, хотя меня легко узнать по голосу. Но с самого начала я ошиблась. Потому что действительно ничего не знала и не хотела знать, и думала, что если скажу об этом, мне сразу поверят и оставят меня в покое. Ничего подобного. «Как можно было не замечать такое?» Правда в том, что им самим наплевать. Им плевать на эту Анну, и этого Льва, и Елену тоже. Мало кто думает об их именах и о том, как они оказались на улице. Думают просто: они – бомжи. До тех пор, пока не появятся «чистильщики» или «санитары». Знаешь такое слово – инфоповод? Когда сначала шумят, шумят, шумят, а потом – всё.
Я позволила себя затравить. Но не сейчас. Я не боюсь Джона. Просто уеду, если станет совсем тяжело. Куда? Может, в Питер. Сниму самую зашкварную комнату в коммуналке, стану ходить по музеям и выставкам, заведу кота… И Митю с собой заберу. Все равно он здесь никому не нужен. Ты слушай. Я пока поработаю немного, ладно? Нужно накидать план. Про то, как некий Джон… Иван Винник? Ладно, хорошо. Иван «Джон» Винник возомнил себя королем. Все его подданство состояло из двух придворных дам и шута, а королевством стал товарный вагон, переделанный под гараж. А дальше? Дальше начали умирать люди. Или, если вам угодно, в нашей истории появилась магия…
Не переживай, я записываю.
Мой телефон звонит. Маше приходится прерваться на середине первого выпуска. Пока она, уже смурная от водки, подтыкает под голову подушку, я беру его в руки – там Вера. Раньше она никогда не звонила, общалась эсэмэсками. Должно было произойти нечто исключительное, чтобы Вера набрала мой номер. Чудо или нет. Нет.
– Майя! Мы в Москве. В очень хорошей клинике. У Яны отдельная палата, я рядом, все такие внимательные. Нам перевели столько денег! Здесь красиво…
Я знаю. И реву, уткнувшись в Машину подушку. Я знаю, Вера. Пожалуйста, пишите. И фотографии тоже – свои, Яны, всего, что видите. Пожалуйста.
– Дослушай.
Маша хмуро кивает, а я должна дописать этот план, чтобы ничего не забыть, когда начнется запись. Про секту, Катю и ее парик. Смерть на рельсах, фотографию с траурной лентой. Про встречу Джона на болоте с Катиным папой, и как тот начал его обвинять, а Джон ничего не сделал для того, чтобы оказать первую помощь – просто сел на свой велик и уехал, и Катин папа умер там, его долго еще не могли найти. Про «Класс коррекции», пересаженный в местную почву. Двуликого Илью, облизывавшего мои ботинки, Стасю и Вику, втянутых в «тройничок». И Савву с ножом в боку. И Вику без головы. И эту странную магию…