– Я всю ночь потратила!
– Ну это ты. У тебя другая мотивация. По хорошему тебе нужно точно так же выложить тезисы в соцсети.
– Но я…
– Понимаю. Если ты мне доверяешь, могу сделать это у себя.
Я доверяю. Текст, который я готовила для подкаста, сохранен в избранном «Телеграма» и улетает к Савве быстрее, чем он успевает дожевать последнюю апельсиновую дольку.
Мы сидим лицом к лицу, такие нелепые: непонятно, о чем еще говорить, вроде, только пришла и уходить неловко, а у него на шее наушники, возле кровати – книга обложкой вверх: Кутзее, «Осень в Петербурге», и я тут со своей фигней…
Маша пишет: «Про тебя пока все тихо. Все в шоке». И скидывает снимок той самой тумбочки на первом этаже, возле гардероба. Сейчас на ней стоит фотография Вики с отрезанным черной лентой уголком.
Я молча разворачиваю телефон к Савве.
– Я не знал. Очень жаль.
– Жаль, – говорю я резче, чем собиралась, – что всем по фигу на два суицида подряд в одной только нашей группе.
– Тебя в суд ни разу не вызвали, а ты хочешь, чтобы кому-то было не по фигу на суициды в Красном Коммунаре.
– Да, хочу! – Я понимаю, что переборщила, когда Савва вскидывает ладони: «Тише, тише», и наклоняюсь к нему, чтобы вернувшийся с перекура сосед по палате сходу решил, что сборник сканвордов намного занимательнее нашей беседы: – Куда написать, чтобы им заинтересовались?
Он тоже подается вперед, еще ближе, так, что я вижу гримасу боли на его лице. Шепчет:
– Никуда. Выходи из игры прямо сейчас. Ты сделала все, что можно, просто успокойся.
А меня пробирает морозом от кончиков пальцев на ногах до самой макушки – совсем недавно я советовала то же самое Вике, и она поступила именно так. Вышла из отношений прямо под поезд «Москва – Волгоград».
– А если не получится?..
Савва смотрит на меня сбоку, но я не могу настолько скосить глаза, чтобы поймать его взгляд, а если поверну голову, то уткнусь губами в его губы.
– Джон того не стоит.
Золотые слова. Мои же слова.
Мы разлетаемся в стороны, как столкнувшиеся бильярдные шары.
– Мне пора.
– Да, иди.
От него все еще фонит бедой – даже за дверью, в коридоре, в спину, когда я иду и чувствую, что иду не туда.
– Что ты наделала-а-а!
До чего же холодно. А здесь еще холодней – может, близость земли? Открытое пространство? Близость открытой земли? Пространство близости?
И снова:
– Доча, что ты наделала!
Маша тихонько плачет, уткнувшись в мой шарф. Я ничего не чувствую, особенно ног. Там, в гробу, не Вика – предмет, из которого она ушла. Твердый и холодный, я почувствовала это, когда целовала ее в лоб на прощание. Те же губы, лицо без макияжа. Грим, конечно, есть, но не тот, когда тональный крем и тушь, Викина голова откатилась под перрон, и ее доставали оттуда палкой; та, которая смотрела на меня и тянулась к моим губам, Вик, ты неправильно меня поняла, слушай, в мире семь миллиардов семьсот тридцать один миллион шестьсот двадцать шесть тысяч человек, просто представь, сколько из них нуждаются именно в тебе, просто пока об этом не знают. Вик, только в Москве двенадцать миллионов шестьсот тридцать тысяч двести восемьдесят девять. Сколько из них – твои? В Красном Коммунаре двадцать тысяч шестьсот семьдесят человек. А теперь двадцать тысяч шестьсот шестьдесят девять.
Венок заказывала Маша. «От друзей». Если тебе интересно, то он не плачет. Много курит, куртка у него новая. Поглядывает на парковку возле церкви – озяб, и еще заметно, что ему скучно. Мы не едем на поминки в кафе – Стася как самая близкая подруга собирает всех у себя. Я, наверное, откажусь. Не хочу наблюдать за тем, как трагедия превращается в фарс с пьяным смехом, шуточками и обнимашками на балконе, когда никто уже не помнит, о чем вообще собрались. Я безумно устала и хочу домой. Двое копарей в замызганных брюках сноровисто втыкают в земляной холмик венки. Все потихоньку тянутся к автобусам, возле Вики остается только ее мама.
А мне на остановку.
– Майя!
Я настолько не ожидаю услышать этот голос, что замираю вместо того, чтобы ускорить шаг. А он подходит как ни в чем не бывало, можно подумать, только вчера распрощались:
– Ты разве не с нами?
Стои́т как на карточке в «Инстаграме»: чёлочка набок, AirPods, в пальцах сигарета, за спиной кладбище. Невозможно разглядеть, где оно заканчивается – склон оврага, и тот утыкан крестами, и дальше, дальше, дальше…