– Живой.
Но нужно еще дождаться опеку, а у нас нет никаких документов, подтверждающих родство. Тетя Поля уже вцепилась в Митю так, что его пришлось бы отбирать силой. Она искренне верит в то, что ребенка отдадут просто так. Только взглянут на нее – и отдадут. Мне же представляется другой сценарий – Митя отправляется в дом малютки, а мы – по инстанциям, трясти бумагами и кочевать из кабинета в кабинет до его совершеннолетия…
Нам нужна помощь. И я знаю только одного человека, способного оказать ее прямо сейчас. Человека, имевшего дело с усыновлением целых пять раз. Это мама Саввы.
Засиживаемся над списком покупок до часу ночи. Квартира не приспособлена для жизни маленьких людей, наш бюджет – тоже. Покупать решаем только самое необходимое, но даже из этого хватит не на все. Кроватку и манеж тетушка обещает попытаться раздобыть на работе – вдруг у кого завалялись.
– Можно я куплю электрический чайник? – Я сижу, подперев кулаком щеку, и даже не пытаюсь открыть глаза.
– А с нашим что не так?
– Он ме-едленный.
Ручка скрипит. Значит, пишет.
– Ни за что не догадаетесь, – говорю, чтобы не задремать, – кто та женщина, которая приезжала говорить с опекой.
– Да хватит уже мне «выкать»… – Снова строчит. Или наоборот вычеркивает – по звуку не разобрать. Из ее спальни слышится короткий писк. Мы одновременно замираем, прислушиваясь, но нет. Тихо. – Ты про Елицу, что ли? Хорошая. Никогда ее раньше не видела.
– Ее фамилия – Терпигорева. Это мать моего друга и…
– Ой, все, знаю-знаю-знаю. Из этих!
– Ага. – Я растягиваю губы в улыбке. – У нее пятеро приемных и двое своих.
Тетя Поля звучно, хоть и тише обычного, прихлебывает чай.
– Майка, как мы теперь будем, а? Ребенок! Это ж…
– Обычно, – зеваю я. – Хорошо. Завтра я погуляю, послезавтра вы. То есть, ты.
– Хоть с работы увольняйся… А я знаешь что думаю? Нехорошо, конечно, но мысли такие… Вдруг он, мальчик этот… Ну… Не наш?
Ко мне он точно отношения не имеет. Седьмая вода на киселе. Я и брата-то на улице встречу – не узнаю… Но человек Митя, он – человек, хоть пока и личинка. Лежит сейчас на тетушкиной кровати, подоткнутый со всех сторон одеялами, чтобы не укатился: помыли, накормили – гуд! А ведь мог бы лежать не здесь. И меня пятилетнюю мог бы увести с собой «кашка» – и я тоже не сидела бы здесь. Или вот вчера…
– Наш, – говорю. – Вылитая я в детстве. Спокойной ночи.
– Скучаешь по ней?
Очень. Но плечи само собой поднимаются – да так, мол, не стоит внимания. Просто оговорилась. Привычка. На самом деле, нет. Не очень. Терпимо.
Наверняка она долго еще не ляжет – достанет семейные альбомы и будет листать, выискивая фамильное сходство между поколениями Зарецких и круглой мордахой внука, а я прокрадываюсь в комнату, по привычке проверяю телефон – там несколько непрочитанных сообщений от Маши и одно от Саввы: завтра его выписывают. Обещаю всем, что отвечу утром, и отключаюсь.
Просыпаюсь от шума за окном. Обычно в нашем дворе тишина – и утром, и днем тоже. Слышу, как шаркает по кухне, хлопает дверцей холодильника и напевает тетя Поля. Значит, проснулись, завтракают. Там, на улице, что-то происходит: окрики, собачий лай, голоса. Протяжно сигналит машина. Во всей этой суете ощущается тревога. Кажется, тетя Поля тоже так думает – с Митей на руках заглядывает в комнату.
– Разбудили тебя? В подъезде как начали дверями хлопать, теперь там галдят. – Она отводит в сторону тюлевую занавеску и выглядывает во двор. – А народу-то… Матерь Божья!
Человек Митя спешно перекочевывает ко мне на руки. Тетушка бросается в свою комнату и кричит оттуда:
– Убили кого-то! На лавочке прям у нашего подъезда. Сидите, я выйду гляну.
Я еще думаю про Стасю. Вдруг ни с чего думаю про Стасю: чушь, нечего ей делать ранним утром на лавке возле моего подъезда.
Но она сидит там, под моросящим дождем, посреди осенней хмари. Сидит, откинув голову и приоткрыв рот. Смотрит вверх. Не на меня. В небо.
– Майка, что вообще происходит, Майка-а! – должно быть, в сотый раз повторяет Маша, пока мы наворачиваем круги посолонь и противосолонь утыканной бычками клумбы. Из-за этого кажется, что время дало сбой, и теперь так будет всегда – коляска, клумба, Майка. – Так ее этот Купчик зарезал?
– Вроде бы. По следу крови было видно, откуда она шла. Пятый этаж, прямо над нами.
И перед тем, как уснуть, я слышала их голоса. Как всегда, выясняли отношения. Я настолько к ним привыкла, что начала волноваться, если засыпала в тишине – все ли живы? Стася к нему ходила. И не только она – разные. Но ее опознала соседка этого Купчика: где-то пару раз в месяц бывала. Выпивали и это, ну… Стонали потом громко. Прошлой ночью тоже пришла. Поругались. Петька Купчик ее пырнул, а она встала, надела пальто и ушла. Недалеко, правда. Только по лестнице спустилась, на лавку присела и не встала уже. А Купчик спать лег и проснулся, только когда полицейские дверь начали ломать. Сказал, ничего не помнит…