На улице ветрено, а моя куртка осталась в гардеробе, однако я мужественно достаю из кармана рюкзака «айкос» и вставляю в него стик. Джон наблюдает за мной с интересом.
– Дашь попробовать?
Слишком лично для первого знакомства, но я не хочу его обижать и протягиваю гаджет. Джон едва касается губами фильтра и возвращает обратно. Заключает:
– Вкус так себе, но привыкнуть можно.
Еще один подарок Марта. Он расставался с вредной привычкой целеустремленно, но тяжко. Просил меня последовать его примеру, но я оказалась слабей. Запах табачного дыма – даже от волос и одежды – очень его раздражал. Поначалу я просто не курила, пока мы вместе, а потом он вручил мне «айкос». Для него это было действительно важно, и я не видела причин возражать. Сама не заметила, как втянулась.
– Не знаешь, можно ли где-то купить такие? – На моей ладони лежит последняя оставшаяся пачка.
– В «Праздничном». Большой торговый центр. Я покажу. Итак, ты – Майя… Всю жизнь маешься?
Точно так же говорила моя бабушка, но слышать это от ровесника как минимум странно.
– Вроде того.
Мы стоим друг напротив друга. От него пахнет можжевельником. В детстве у меня была можжевеловая подвеска – вырезанная из дерева крошечная гитарка. Я подносила ее к носу и нюхала. Запах напоминал о детских сказках, которые показывали по телевизору в новогодние каникулы.
Я смотрю на Джона и невольно представляю нас за столиком в «Шоколаднице» на Чистых – себя и его, одетого в те же серо-кофейные тона, и если только он не вздумает повторять свою эскападу про извечную маету, никому и в голову не придет, что он «не оттуда».
Спрашивает:
– Замерзла? – и только тут я понимаю, что скрючилась в нелепой позе и трясусь от холода. – Преля! Сюда иди.
Илья с готовностью выскакивает из-за моей спины, будто только и ждал, когда его подзовут. Он довольно высокий – выше меня на голову – и какой-то марионеточный. Если Джон – само спокойствие, то его приятель буквально вибрирует обреченностью потерявшего руль и ветрила корабля.
– Куртку давай.
Сомнительного вида толстовка перекочевывает с плеч Ильи в руки Джона, а оттуда – ко мне. Я предпочла бы обойтись, тем более, нам действительно пора возвращаться в корпус, но из-за угла здания возникают и решительно направляются к нам две девушки, которых я уже видела в аудитории. На долю секунды мне кажется, что они узнали меня и готовы к расправе, однако две пары подведенных черным глаз удостаивают мою персону едва ли большим вниманием, чем зябко мнущегося неподалеку Илью.
– Катиного папку нашли, – говорит одна из них, пока вторая повисает у Джона на шее и целует его в губы – я вижу это сквозь ее распущенные волосы и тут же смотрю вниз, на грязные мыски своих ботинок.
– Прикол, – отзывается Джон, тщетно пытаясь высвободиться. – Ну, Вик, ладно…
Ему неловко передо мной, что ли?
– Ага, на болоте. Он там мертвый лежал.
– Рядом валялся его велосипед, – подхватывает Вика и смотрит на меня так, словно именно я на нем и ехала. – И рюкзак. Ни за что не догадаешься, что было внутри.
– Страпон, – неожиданно включается дерганый Илья, но лучше бы он этого не делал.
– Отсоси. Парик!
Илья истерично всхлипывает и принимается ржать, но напарывается на пристальный взгляд Джона и иссякает.
– Это был Катин отец, идиот, – тихо произносит Джон, и этого достаточно, чтобы все резко засобирались на лекцию. Я с облегчением возвращаю Илье толстовку. За нашими спинами переговариваются чуть отставшие Джон и девушка, имени которой я не знаю.
– Вечером идем? – Это она.
– Планы изменились. Не получится. – Это уже он.
– Опять с Викой? – Она.
Джон не отвечает.
– Я вас в прошлый раз видела.
– Стейс, ты за нами следишь, что ли?..
Тут она меня догоняет и зачем-то хватает под локоть, как давнюю подругу.
– А ты правда из Москвы?
– Пра…
– Класс! Тоже скоро туда уеду, – громко заявляет эта «Стейс» и оглядывается. Красивое лицо – тонкое, вытянутое, как у женщин Модильяни, с чуть раскосыми глазами, но мне мучительно хочется смыть с нее грим и увидеть ее не хищной, а беззащитной. Почему-то кажется, что тогда с Джоном у нее было бы больше шансов.
В качестве собеседницы я для нее не существую, но это не настолько непоправимо, как если бы у меня на лбу висела табличка с надписью: «Сучка убийцы. Стреляй».