Ты, моя докторица большая,от печалей моих излечии к трезвону второго трамваяприцепи от бессмертья ключи.
новые берега
I
…повернулась плечом и уткнулась в плечо,лоб был влажен, хотеть не хотелось ещё,но ещё обвивала меня горячо,
дышишь… бедный скелетик… костяная нога…жизнь, конечно, кромешна, разлука туга,входим на вдохе в новые берега,
свет смежает глаза, жизнь наощупь бредёт,за зазором зазор тёплый выдох прядётчерносветлый узор — коридор — так вперёд…
II
В влажные клеммы любви — вход, распалённый сердечник,в спас и замес на крови вдвинуты горла и плечи.Нас заплетает узор рёбер, коленей, лопаток.Выступ вступает в зазор — в правильный миропорядок.Кто там, смешав нас, следит сверху за нами бессонно,грудь прижимая к груди, гонит в сосудиках солнца,в рысь замираний, рывков, так вылезают из кожи —вон из костей, из гребков рук к прошивающей дрожи.Вобранный воздух во ртах вогнут в гортанные трубы,в вырытый ход для крота в общей норе носогубой.Головы в душном дыму, в палево-голом угаре…Нечего делать уму в сомкнутой в целое паре.Ева, Ревекка, Рахиль, Лия, Эсфирь, Магдалина —ветра горячего пыль, света светящая глина,выгиб ребра моего, выломанного из рёбер…Мне хорошо, на него солнце Эдема угробив.
III
Я не руками, ртом касался,груди мерцающей и плеч,подставленных… и свет мой освещался,но как немел язык, темнела речь.
Едва ли сознавая, создавалимы что-о нежное, чему названий нет…Лежали улицы — карандаши в пеналеда детский дребезжал велосипед.
И губы целились и локти улетали,так птицы бедные кружат у тайных гнёзд,когда мы ненадолго замирали,и слышали… как мир огромен, прост.
IV
…до сердцевины костисостоять из кого-то другогоглазом косить на себя не узнавая себявот мы какой головоломкой для Богастали перепутавшись снамии явью и пальцами исерединамителголовами в бездонные стороны ночив карие-серые-синие очивсех кто до нас занимался вот этимдивнымв котором я потерял твойты мойколошматящий сердцем предел
V
Бьются пойманной рыбой, но сеть всё не рвётся, не рвётся,тянется только густая её ячея,рот достаёт, как звезду на ведре, из колодцагорла, какое-то сиплое «я-а-а»,лучше рычать… и по клейкому телу,вытянуть этот рык, этот вой…Боже ты мой… глядят в пустоту обалделовеки слепые, ресницы по краю, под вздрагивающей слепой скорлупой.
VI
…здесь мы не умерли и нас не настигланаша слепая судьба, но вроде тиглядля алхимических опытов по чернокнижьюнашего времени, — дни переплавят и выжгутплоть, что болела, любила, хотелато табаку, то вина-винограда, то тела, —и то ей больно, то жарко, то колко, то нежно…вид наш посмертный скелетом и черепом брезжитчерез неё, через червям в обработку,то что ласкала она, что целовала в охотку.Выплави что-нибудь вечное, что не растает,из того, что потом лопухом зарастает,а как живёт — всё то рыщет любовного лона,на побережьях бетонных под нервным прибоем неона.
VII
Вот где бессмертье мгновенное наше —миг пробиваемый вглубь — в позвоночник времён,тьма обернулась — голою — шасть из рубашек —в искрах бенгальских на икрах под резким ребром.Резвые мы и нарезаны зверски ломтями,жри нас бессмертье, за груди кусай, за мослы,мы растолкаем друг дружку, подвздошьем, локтями,мы не в такие ещё заплетёмся узлы.Вещая буква ночей, осьмилапый ероглиф сопящий,кто прочитает замятое, потное это письмо,а запечатает, — бросит в голубенький ящик,чудная вещь… оно адрес поставит само…
VIII
Тот кто нас надышал на стекло мировое,на туманный налёт, а потом прочертилнаше ранимое тело живое,далеко отошёл, да и нас погулять отпустил.Всюду чудится глаз Его, мнится слух Его напряжённый,даже когда неподвижно лежим, вроде спутанных змей, —жжётся Он… что ж, зализывай край обожжённый,как дитя неразумное, от костра отойти не сумев.И чем дольше живём, тем становится зрение чётче,будто вышел из пламени через редеющий дым,проясняются улицы, ночи, шумящие светлые рощи,может быть, наконец, мы лицо Его в них разглядим.
романс
Ты ли мне снилась, другая ли,тоже как ты сероглазая,губы и лоб белый таяли,плечи как шарфики газовыеветру в забаву прозрачнуювверх улетали, бессильные…вот вы уж в небе растраченыптицами, воздухом, зимами.