«Говорящее правду стекло» соврёт,как часы, всегда забегают.Я-то знаю, кто я, он лезет вперёд,борода седая, а неприкаян.
Неприятен холодный его апломб.Вон глядит, усмехаясь, бельма таращит.Это его в земляной сугроб,через сколько-то там оттащат.
У поэтов другая, вообще, судьба, —я в скрижали чёркаю.И рука моя подпирает лбакостяной небосвод, долетевший сюда, как Чкалов.
* * *
Твои глаза над буквами смеркаются.На кухне кран поломанный сморкается.
Побелку стен изъела язва времени,которое проходит вне меня.
Так всё меняется сполошно, сумрачно,из Змей Горыныча и Рябы Курочки
такие крапчатые яйца выпали,что знали б загодя — корзин надыбали.
На подоконнике цветочек аленький,в ногах дрожит котяра маленький,
завладевает ночь глубокаятобой и мной, голубоокая.
Так начинаются ночные странствия.Прощай наш дом, глухая станция.
По семафорам звёзд над крышамиуходят трое в путь надышанный.
* * *
Посмотри на кровавые роды дня,в-о-о-н она в небе, твоя родня,собралась толпой и хлопочет.Облака, облака, облака пелён.Посмотри: в крови новый день рождён,и умрёт в крови этой ночью.
Ты глаза открыл, а восток горит.Горизонт огнём во всю даль изрыт,и вода, и дома, и холмы пылают,и сирены воют. Пора вставать,кровь восхода с пастой зубной жеватьи горячим захлёбывать чаем.
Новый день такой же, как был вчера.Голубая висит над тобой гора,а вокруг из багрового кирпича ущелье.Ты нырни поглубже, войди в сабвей,в электрический ад, где полно людей,озабоченных странников подземелья.
Вот метут из туннеля стальной пургой.Ты уже в вагоне одной ногой,а другой — отпустил платформу.Ту, что видел, кровь — впиталась в часы,а в родильных домах — сбежала в тазы,и рожалое небо приходит в норму.
* * *
Я возвращаюсь к себе, строя слова по порядку.Это ответ на семь бед: рифма — сознанья оглядка.Так вот Синдбад-мореход сказкой волшебной отчаливал,ветер забрал в оборот клеткой грудной и плечами.
Вот мои сотни кают, где я живу и где лягу.Даром дышать не дают, я подгребаю бумагу.Дивная качка в перстах — денный поход на отчаянье.Все морячки на постах (нервные окончания).
Так развернись, горизонт, белый, да в крапину чёрную.Сколько ж запало там солнц в воду, повтором учёную.Хватит её навсегда, долгой, от вечности выцветшей.Ну, расступайся, вода… солнца запавшие вытащим!
* * *
Далеко завели меня метафоры,предчувствия мои зловещие,горящими кострами таборав ночи, пронизанной созвездьями.
Я на небо смотрел, как мальчик маленький —на вздыбленную гриву в цирке львиную,оно мерцало в глубине эмалевойневыразимо робкой сердцевиною.
Как будто в ночь ступило очертаниефигуры женской с волосами льющимися,литанией, что звёзды зачитали нам:сюда вернуться бы из под земли колючей!
Вот так из средостенья тела гологопо гулкому объёму рёбер замкнутыхраскачивает жизнь тишайший колокол,на каждом вдохе зависая заново.
Так купол мирозданья расширяется,дыханье его трудноуловимоесветящимися в черноте шарами —шатрами света в шёпоте любимом.
* * *
Я туда бы вернулся, за сон ото сна отбежав,в мою бедную юность с мечтой о крушеньи держав,в день сочащийся ложью и упрямой моей правотой,я прошёл бы где плоше, коктебельской слоёной водой.
Над лагуной луна там светила как знак волшебства,выплывала со дна Мандельштама в луне голова,поднимались ресницы, не моргая смотрели глаза,как в вселенской темнице зарниц начиналась буза.
Шевелившихся губ его слышу я шёпот в ночи,до свеченья зазубренный, так в колодце играют лучи,рассыпаются радугой на звенящем ведре через край,по усам виноградарей, на руках в черпаках просверкав.
Вижу небо живое, под небом живая вода,вот моё нажитое, через жизнь возвращаться сюда,по дороге разбитой, в полнолунье, не чувствуя ног,невесомым транзитом лететь как сентябрьский листок.
* * *
Вот торчит из горшка горе луковое,значит — март и весна календарная,то-то вздыбилась улица гулкая,облаками окна задаривая.