И они вошли в город.
Перевод Н. Коптюг
Энтони Бучер
Валаам
— Что есть человек? — спросил раввин Хаим Акоста, поворачиваясь от окна, откуда открывался вид на уходящие вдаль розовые пески, навевающие бесконечную розовую тоску. — И я, и ты, Мул, — каждый из нас по-своему трудимся во спасение человека. Как ты это сформулировал, ради братства человека под отцовским единоначалием бога. Очень хорошо. Но давай теперь определим: что или, еще точнее, кого мы хотим спасти?
Отец Алоизиус Мэллой поежился, переменил позу и с недовольным видом захлопнул «Американский футбольный ежегодник», который контрабандой — в нарушение всех ограничений на полетный вес личного имущества — протащил на последнюю ракету один из его причастников. Я искренне люблю Хаима, думал он. Не просто братской любовью и отнюдь не только из чувства глубокой благодарности за свою жизнь — это какое-то особое, уникальное доброе чувство. И я уважаю его безмерно. Он действительно выдающийся человек. Слишком даже выдающийся для такой тупой, неинтересной должности. Но он то и дело начинает эти бесконечные дискуссии, который один из моих профессоров-иезуитов называл диспутами…
— Что ты сказал? — спросил наконец он.
Черные сефардские глаза раввина сверкнули.
— Ты прекрасно слышал, что я сказал, Мул, и просто тянешь время. Но не откажи в любезности, уважь. Наши культовые обязанности далеко не так обременительны, как нам, возможно, хотелось бы, и, поскольку ты отказываешься играть в шахматы…
— А ты, — неожиданно перебил его отец Мэллой, — не проявляешь никакого интереса к составлению диаграмм футбольных матчей…
— Туше. А, впрочем, разве я, будучи израильтянином, виноват в том, что не могу согласиться, когда вы, американцы, начинаете уверять, будто футбол чем-то отличается от регби и соккера?[1] В то время как шахматы… — Тут он взглянул на священника укоризненно. Мул, ты опять заставил меня уйти от прежней темы. Заморочил мне голову.
— Во всяком случае, попытался. Как в тот раз, когда вся защита Южной Калифорнии решила, что мяч у меня, а Лилайва спокойно прошел к воротам и забил решающий гол.
— Что есть человек? — повторил Акоста. — В самом ли деле это всего лишь представитель вида Homo sapiens, обитающий на третьей планете Солнца и ее колониях?
— Когда мы попробовали этот трюк в следующий раз, — обреченно произнес Мэллой, — Лилайва промахнулся с десяти ярдов и его просто с грязью смешали.
Среди песков Марса встретились два человека. Неожиданная встреча, но в общем-то ничем не примечательная, хотя это событие стало поворотной точкой в истории людей и их Вселенной.
человек с базы совершал патрульный обход, совершенно рутинное дежурство, которое капитан ввел единственно для поддержания дисциплины так сказать, деятельность ради деятельности, — а отнюдь не из необходимости защищать базу в этой необитаемой пустыне. За соседним холмом сверкнула яркая вспышка, и патрульный готов был поклясться, что это тормозные двигатели садящейся ракеты, но он твердо знал, что следующая ракета прибудет лишь через неделю. Точнее, через шесть с половиной дней, а если еще точнее, то через шесть дней, одиннадцать часов, двенадцать минут по гринвичскому межпланетному времени. Цифру эту он знал так точно, потому что на ракете должна была прибыть смена и ему, и доброй половине гарнизона вместе с отцом Мэллоем и этими бестолковыми израильтянами. Так что хоть и очень похоже, но ракетой это быть не могло. Тем не менее что-то все-таки случилось за время его дежурства — впервые с тех пор, как он попал в эту богом забытую дыру, — и почему бы не проверить, что там такое? Глядишь, еще и в рапорте отметят…
человек с космического корабля тоже знал скуку пустынной планеты. Он один из всего экипажа уже был здесь раньше, в составе первой экспедиции, когда они взяли пробы и установили несколько наблюдательных станций. Но разве капитан послушал его совета хотя бы раз? Куда там. Все, что нужно, капитан знал из анализа образцов и просто не желал тратить время на разговоры с тем, кто тут действительно побывал. Единственная привилегия, которой он добился, это право на первую разведку. Та еще привилегия! Быстро осмотреть несколько квадратных гуголов песчаной пустыни и обратно на корабль. Правда, там, за холмами, что-то светилось… Искусственным освещением это быть не могло, поскольку их корабль выслали на разведку, а все остальные сядут позже. Может быть, какая-то фосфоресцирующая форма жизни, которую они не заметили в первый раз? Возможно, теперь капитан убедится, что анализ образцов — это далеко не полная картина…
Два человека встретились на вершине холма.
Один человек увидел перед собой ужасное существо с огромным количеством конечностей и безголовым поблескивающим торсом. Существо столь инородное, что оно прекрасно переносило леденящую марсианскую стужу, разгуливая по планете нагишом и без дыхательного аппарата, хотя воздуха тут считай что нет.
Другой человек увидел перед собой ужасное существо — невероятно! всего с четырьмя конечностями и каким-то уродливым наростом на торсе. Существо столь инородное, что в таком теплом климате оно скрывало свое тело тяжелой одеждой и пряталось от освежающих дуновений ветра под гермошлемом.
Оба человека истошно закричали и бросились в разные стороны.
— Существует интересная доктрина, выдвинутая в свое время одним из ваших писателей, К.С.Льюисом…
— Он был сторонником епископальной церкви, — резко ответил Мэллой.
— Прошу прощения, — Акоста решил не упоминать, что назвать его англокатоликом было бы вернее, — но, насколько я понимаю, многие служители твоей церкви сочли его писания, по сути, вполне здравыми, в том числе и с религиозной точки зрения. Он выдвинул доктрину, в которой содержится предложенное им понятие «гнау» — разумные существа, обладающие душой и являющиеся детьми божьими независимо от того, каков их внешний вид и на какой планете они родились.
— Послушай, Хаим, — сказал Мэллой терпеливо, что потребовало от него некоторых усилий, — доктрина доктриной, но, кроме нас, таких существ просто нет. По крайней мере в Солнечной системе. И если ты собираешься говорить о межзвездных просторах, то я с большим удовольствием полистал бы микрокомиксы из тех, что читают солдаты.
Было время, когда и межпланетные перелеты существовали только в подобной литературе. Но, разумеется, если ты скорее сыграешь в шахматы…
— Моей специальностью всегда был перехват, — сказал человек, некогда известный спортивным комментаторам как Мул Мэллой. — Но против тебя нужна совсем другая тактика…
— Возьмем, к примеру, шестнадцатый псалом Давида, который вы называете пятнадцатым, решив по причинам, известным только твоему и моему богу, что псалмы девятый и десятый — это единое целое. Там есть одна фраза, и, если ты не возражаешь, я процитирую ее на латыни: святой Иероним в определенных случаях гораздо полнее любого английского перевода. «Benedicam Dominum, qui tribuit mihi intellectum».
— Благословен будет Господь, научающий меня, — пробормотал Мэллой, цитируя стандартный перевод Нокса.
— Но по святому Иерониму: «Благословляю Господа, дарующего мне…» Как будет вернее передать intellectum? Не просто интеллект, разум, а и проницательность, понимание… То самое, что имеет в виду Гамлет, когда говорит о человеке: «В постижении — как сходен с божеством!»
С нелегким предчувствием один человек доложил о встрече своему капитану. Тот сначала выругался и поднял патрульного на смех, затем выслушал его рассказ еще раз и наконец сказал:
— Я пошлю к тому месту, где ты, возможно, видел эту тварь, целый взвод. И если там в самом деле обнаружатся эти лупоглазые чудовища, они проклянут тот день, когда ступили своими чертовыми щупальцами на марсианский песок.
1
Так в США называют общепринятый футбол, в отличие от «американского футбола», более напоминающего регби.