— Что Вам нужно? — твердо спрашиваю я, хмурясь.
— Я пришел сообщить, что Вы здесь ненадолго, — быстро отвечает он. — Вас переведут обратно уже утром. Я хотел убедиться, что с вами все в порядке.
— А какая Вам разница? — огрызаюсь, еще больше напрягшись.
— Я вообще-то врач! — оскорблено произносит мужчина. — К тому же, с Вами хотят продолжить разговор, прерванный из-за вашего внезапно ухудшившегося состояния…
— Не сомневаюсь, — парирую, повернув голову в сторону, делаю вид будто с интересом рассматриваю мраморный пол.
— Раз так… что ж… — бормочет доктор огорченно. — Мне остается добавить, что Вы полностью здоровы и… это поразительно! — последние слова звучат довольно странно: в них одновременно и изумление, и восторг, и сомнение.
Обернувшись, с недоумением смотрю на него, но мужчина, не обращая никакого внимания на это, поднимается с места и идет к выходу.
— Я бы посоветовал Вам прилечь и хотя бы сделать вид, что Вы спите, — тихо произносит он из-за спины. — К Вам скоро придет посетитель.
Хочу спросить, кто именно, но мужчина продолжает:
— Послушайте меня, так будет лучше, — у двери доктор, не удержавшись, оглядывается и кивает на прощание.
Он уходит, а я снова собираю по крупицам детали, надеясь понять хоть что-нибудь: странное поведение Пита, не имеющего представления кто я такая, удивленный моим здоровьем врач. Прежде, чем отправиться на спасательную миссию, я ожидала, что Капитолий изменится. В нем не могла не поменяться жизнь людей, но я не предполагала, что перемены окажутся такого масштаба.
Вспоминаю наставления доктора и укладываюсь на больничную койку, отворачиваясь от камеры, рассчитывая в скором времени получить хоть один ответ. В ожидании, медленно вожу пальцем по краю подушки, мысленно вновь возвращаясь к разговору с Питом. На первый взгляд он кажется прежним; разумеется, прошло много лет, и Пит просто привык к здешним правилам, образу жизни… Но его игра в незнакомца сбивает с толку. А может, это вовсе не игра и Пит действительно меня не помнит? Возможно, Сноу его пытал и это отразилось на воспоминаниях, или какая-то травма после арены, как у Бити. Мне остается только уповать, что и у него возникнут вопросы, особенно после моего признания.
Вскоре мои молитвы оказываются услышанными: по коридору раздаются новые шаги, и я жду, затаив дыхание. Сердце начинает учащенно стучать в груди от нетерпения и волнения, когда дверь палаты, наконец, отворяется. Меня одновременно одолевает страх, что моим посетителем будет не Пит, и в то же время паника — что если ему не нужна разгадка тайны моего появления.
Гость замирает у моей койки; нерешительно поворачиваюсь к нему и с шумом выдыхаю от облегчения, увидев перед собой Пита. Понимаю, что он не тот, каким я знала его раньше, но если все, что мне позволено – видеть его живым, иметь возможность говорить с ним и просто находиться рядом, то я наслажусь этим сполна.
— Добрый вечер, — тихо произносит Пит, улыбаясь. — Я присяду?
Приподнявшись, облокачиваюсь на спинку кровати и подтягиваю колени к груди. Он принимает этот знак за одобрение и садится напротив меня.
Мы с интересом рассматриваем друг друга, словно встретились в первый раз. Сейчас он выглядит иначе: на нем темно-синий вязаный свитер и брюки вместо черной военной формы. Это похоже на неофициальный визит, единственное, что противоречит впечатлению — камера, следящая за нами.
Заметив мое замешательство, Пит снова мягко улыбается:
— Не стоит беспокоиться, — произносит он. — Сейчас она отключена. Я попросил доктора предупредить Вас заранее о моем визите — не хочу, чтобы нам помешали.
Проглатываю ком, застрявший в горле от волнения, и киваю.
— Мне о многом нужно спросить, но времени, к сожалению, практически нет, — продолжает он, от улыбки не остается и следа – Пит серьезен.
— О чем именно?
Он медлит, но взгляда не отводит, напротив, ощущение, будто его глаза пытаются заглянуть во все потайные уголки моей души. Наконец, тяжело вздохнув, он говорит:
— О нас.
Мое сердце пропускает удар.
— Мы были знакомы… раньше? — осторожно спрашивает он, прерывая молчание.
— Да, — шепчу я. Пит не хочет знать, что было между нами — он просто ничего не знает ни обо мне, ни о том, откуда я.
— Я так и думал, — обреченно бормочет Мелларк, опуская голову. — Понял, когда ты сказала, что пришла за мной. Ты назвала мое имя.
— Это была правда, — тихо отвечаю я, отведя глаза. Пальцы нервно теребят край одеяла.
— Я разговаривал с твоим другом, — признается Пит, а я вздрагиваю и выжидающе смотрю на него. — Он убеждал меня в том же самом…
Пит видел Финника и они говорили обо мне! Значит, он жив и, возможно, ему не причинили вреда. Возникает желание узнать о друге больше, но я останавливаю себя — сейчас не время.
— Когда? — интересуюсь, стараясь не выдать свое беспокойство о Финнике.
— Я был у него пару часов назад, — сообщает Пит, наблюдая за мной и пытаясь понять мою реакцию. — Мы долго беседовали, но я хочу убедиться в том, что все сказанное им — правда.
— Я не вру, — твердо заявляю я, чтобы у Пита не было и капли сомнения в моих словах.
— Хорошо, — произносит он. — Потому что от этого многое зависит.
Вопросительно смотрю на него, ожидая пояснения, но Пит намерен задавать вопросы, а не отвечать на них.
— Раз уж мы решили быть откровенными, я должен знать, что было раньше: как мы познакомились, что нас связывало? Абсолютно все, — он облокачивается на спинку больничной койки и складывает руки на груди.
Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох. Мысли в голове вертятся в хаотичном порядке, не желая складываться в одно целое и превращаться в последовательную цепочку воспоминаний — другими словами, я просто не знаю с чего начать. Время неумолимо бежит вперед, сокращая мой так и не придуманный рассказ. Поджимаю губы, пытаясь сдержать слезы обиды, как смутный голос из прошлого дает мне подсказку.
«Если в чем-то сомневаешься, Китнисс, двигайся от простого – того, что знаешь наверняка,— к сложному.»
— Меня зовут Китнисс Эвердин, а тебя Пит Мелларк. Мне двадцать три года, так же, как и тебе. Наша родина — Двенадцатый дистрикт…
Я рассказываю ему о пекарне и хлебе, спасшем маме и сестре жизнь, о его семье, увлечениях, а так же повествую об ужасе Голодных игр и том, какая роль была отведена в них Капитолию. О том, как Эффи вытащила наши имена на жатве и как мы дважды были не только участниками Игр, но и союзниками на арене. Упускаю только часть про «несчастных влюбленных»: этот этап наших отношений будет сложно объяснить, особенно теперь. Да и вряд ли они помогут, скорее наоборот, — навредят. Тогда все было иначе, да и мы были другими.
Все это время Пит внимательно слушает, не прерывает и не задает вопросов. Он просто впитывает все сказанное мной как губка, взвешивая и осмысливая каждое мое слово. Когда история подходит к моменту разрушения второй арены, я замолкаю.
— Так я оказался здесь? — спустя минуту спрашивает Пит.
— Да, — шепчу я. — Мы не могли вызволить тебя раньше. Началось восстание, Капитолий отделился. Мы ничего не знали о тебе и остальных.
— Понятно, — вздыхая, бормочет он. — Спасибо, что все рассказала. Мне действительно важно все это знать.
Пит смотрит на наручные часы и встает с моей постели. Я не свожу с него взгляда в надежде услышать еще что-нибудь. На мгновение он замирает и задумчиво смотрит в пол, а потом поворачивается ко мне и, глядя в глаза, произносит:
— Когда я говорил с тобой на допросе, мне казалось, что ты врешь, но потом пришел приказ и я начал сомневаться…
— Приказ? — настороженно интересуюсь я.
— О наказании, — отвечает Пит с серьезным видом. Слова пугают, но я все же решаю уточнить:
— И что нас ждет?
Пит тяжело вздыхает, и я понимаю, что это не сулит ничего хорошего.
— Я действительно пришел сюда, чтобы узнать правду, пока это возможно. Мне дан приказ в срочном порядке распорядиться об исполнении наказания за вторжение. Для всех провинившихся здесь одна кара — регенерация.