Безжалостно бросаю пропитанную потом рубашку и запачканные в земле брюки прямо на пол и делаю шаг в сторону уборной, как вдруг слышу странный приглушенный звук.
Что-то, громко стукнувшись о твердый настил, катится по нему, а затем замирает. Опускаюсь на колени, с любопытством оглядываю все вокруг, пока не замечаю слабый блеск в углу под кроватью — жемчужина. Протянув руку, поднимаю пропажу и с удивлением рассматриваю талисман, который всегда был со мной на дне маленького потайного кармана в форме.
Все эти годы она была моей единственной связью с Питом — мостиком, что соединял нас сквозь тысячи миль, купол и время, а сейчас он разрушен, стерт до основания, словно его память, и мне не остается ничего, кроме как выбирать: утонуть или двигаться дальше.
Сжимаю ладонь с жемчужиной в кулак, ощущая, как она согревается в руке, и поднимаюсь с пола. Взгляд цепляется за шкатулку на тумбе, и, раскрыв ее, я натыкаюсь на маленький мешочек, внутри которого лежит медальон с фотографиями Прим, мамы и Гейла — еще один подарок Пита. Прячу в нем и жемчужину, крепко завязывая шнурки на бархатной ткани, и возвращаю сокровища обратно.
Теперь между нами огромный океан, что никому не под силу переплыть; не сводя глаз со шкатулки, задумываюсь — достаточно ли этого, чтобы не броситься обратно в пучину и снова оказаться на дне?
Мой взор блуждает по комнате, невольно воскрешая события прошедших четырех лет. Здесь прошла моя с Гейлом первая ночь, она была молчаливым свидетелем нашего смеха, ссор, вздохов и стонов, в ней он предложил стать его женой. Этот мост я тоже должна сжечь.
Беру в руки небольшую ракушку — сувенир из Четвертого дистрикта, привезенный Гейлом. Он хотел, чтобы она напоминала мне о нем и месте, где он желал начать нашу новую жизнь. Раньше в этой раковине кто-то жил, но она опустела, так же как и наш воображаемый дом у моря — отныне ее место рядом с жемчужиной.
Вслед за ней отправляется и брошь с Сойкой-пересмешницей — она слишком долго связывала меня с тем, частью чего я никогда не хотела быть. И я расплатилась за это сполна. Закрываю шкатулку и прячу ее в самый дальний угол шкафа под стопкой чистой одежды, надеясь, что завтра на трезвую голову не вспомню о ее существовании.
— За сожженные мосты и свободу! — заплетающимся языком произношу я, захлопывая дверцы гардероба, и поворачиваюсь к нему спиной.
========== Глава 14. Капитуляция ==========
Birdy — Let him go
Едва разлепив тяжелые веки и приподнявшись с подушки, хватаюсь за голову, которая, кажется, весит целую тонну. В отсеке темно, но мне достаточно только одной мысли о ярком свете, как будто он может появиться сам по себе, чтобы закрыть ладонями лицо. Из коридора доносится топот ног и громкие голоса, — все это отдается болезненной пульсацией в висках и с моих губ непроизвольно срывается жалобный стон. Осторожно укладываюсь обратно на подушку, укрываясь одеялом с головой.
Хочется отчаянно вернуться в кокон тишины и покоя, но время для сна закончилось и, по всей видимости, давно. Приоткрываю один глаз, намереваясь взглянуть на будильник, что стоит на тумбе у изголовья кровати. Сфокусировав взгляд на цифрах, в удивлении распахиваю и второй: на часах одиннадцать часов двадцать восемь минут. Мозг медленно обрабатывает эту информацию, а затем выдает очевидный факт — я проспала как минимум завтрак, а может и что-нибудь еще. Однако проверить это удастся, лишь добравшись до расписания.
Медленно встаю с постели, держась за голову обеими руками, слова она в любой момент может упасть под своей тяжестью. Целый список желаний одновременно возникает в обессиленном организме: начиная от позывов желудка избавиться от всего содержимого до жизненно важного глотка холодной воды, и я даже не успеваю выбрать: тело решает все за меня. Едва добегаю до уборной, а после еле доползаю до раковины на внезапно ослабевших ногах, чтобы умыться и почистить зубы.
Однако отражение в зеркале оказывается еще ужаснее, чем это ощущается. Под белой, как мел кожей видны скулы и кости, короткие засаленные волосы торчат в разные стороны, а под опухшими — и все еще расфокусированными — глазами пролегают темные тени. Из горла вырывается непонятный звук, и я скрываюсь за дверцами душевой кабинки. Ледяная вода немного притупляет боль и приводит в чувства, а приятный запах шампуня смывает вонь от спиртного и вывернутого на изнанку желудка.
В более бодром состоянии, закутавшись в полотенце и выпив не один стакан холодной воды из-под крана, я возвращаюсь в комнату. Включаю лампу и, просунув руку в специальное углубление в стене, чтобы узнать расписание, выясняю, что кроме обеда и ужина у меня только свободное время и общение с семьей.
Именно этот последний пункт не заставляет себя долго ждать: раздается тихий стук, и, открыв дверь, я обнаруживаю на пороге Прим. Сестра победоносно улыбается, вертя в руке стакан с желтоватой жидкостью.
— Так и знала, что тебе понадобится моя помощь, — протягивая кружку, она заходит в отсек. — Выпей.
Не споря, залпом осушаю емкость и возвращаю его владелице.
— Должно скоро помочь, — мягко произносит она, но я замечаю, как уголки ее губ трогает улыбка.
— Как ты узнала? — тихо хриплю я, присаживаясь на кровать, и жестом приглашаю Прим присоединиться ко мне.
— Хеймитч, — громко хмыкает она, передвигая стул поближе к койке и устраиваясь на нем.— Он счел необходимым похвастаться мне о вашей вчерашней вечеринке. И добавил, что раз ты не явилась на завтрак, то тебе еще учиться и учиться.
Тяжело вздыхаю и прячу порозовевшее лицо в мягкой ткани подушки. Сестра поджимает губы, не зная, что делать: то ли рассмеяться, то ли окружить заботой.
— Я, кстати, намерена вытащить тебя отсюда, как только тебе полегчает, — твердо произносит Прим, давая понять, что это даже не обсуждается. — Лекарство лучше употреблять вместе с приемом пищи, а не вместо нее.
— Прим, — жалобно шепчу я, подтягивая коленки к животу и сжимаясь в клубочек. — Я не смогу.
— Сможешь, — настаивает она. — И ты знаешь, что я не уйду, не добившись своего.
Уже спустя полчаса мы заходим в столовую, и я позволяю Прим быть моим проводником среди огромного количества голодного народа. Сестра заставляет меня взять поднос с комплексным обедом, хотя только от одной мысли о еде мой живот скручивает жуткий спазм; о запахе и говорить нечего: я лишь надеюсь, что в случае чего успею выбежать в коридор. И пока я веду борьбу со своим собственным желудком, Прим ловко маневрирует среди длинных рядов, выискивая нам свободный столик. Внезапно ее окликает звонкий женский голос, и она, узнав его, тут же оборачивается в поисках владельца.
Им оказывается молодая девушка, энергично машущая рукой и явно жаждущая нашей компании за трапезой. Сестра вопросительно поднимает бровь, спрашивая одобрения, и я пожимаю плечами — мне все равно, хотя облегченно выдыхаю: можно будет пострадать в одиночестве, в то время как они будут заняты своей беседой. Возможно, мне даже удастся переварить бульон сегодняшнего супа. Когда мы присаживаемся рядом с девицей, в моей памяти смутно всплывает знакомый образ, а приветствие Прим только подтверждает мою догадку:
— Привет, Иви! — весело произносит она, широко улыбаясь своей собеседнице. — Ты со смены?
Эвелин Марлоу, прибывшая то ли из Пятого, то ли из Шестого дистрикта пару лет назад, расплывается в ответной улыбке, а на ее круглых щечках отчетливо видны маленькие ямочки. Сестра упоминала, что они работают вместе в медблоке, но я никогда прежде не разговаривала с ней. На вид ей около двадцати пяти лет, хотя из-за ее маленького роста, слегка полноватого телосложения и внешности трудно сказать точно. Как и у всех жителей Триннадцатого ее кожа имеет неестественный белый оттенок, отчего слегка раскосые темно карие глаза, обрамленные длинными черными ресницами, кажутся двумя яркими звездами на ясном небе.