— Потом я снова предала тебя. Я так долго горевала по тебе, что мысль об одиночестве казалась мне просто невыносимой. И Гейл был рядом — он вернул меня к жизни, а сейчас его нет. И я опять виновата в том, что не любила…
Мелкими шагами, прилагая всевозможные силы и собрав последнее оставшееся мужество, я постепенно ослабляю узел. И с каждым словом, с каждым новым глотком воздуха, я чувствую, как становится легче дышать. И я жадно хватаюсь за них, не зная, как остановиться.
— У тебя есть полное право ненавидеть меня, и я пойму, если ты перестанешь разговаривать со мной, но… Я совру, если скажу, что ничего к тебе не чувствую, однако ты всегда можешь обратиться ко мне за помощью.
Я осознала, что люблю Пита, потеряв его, а сейчас — насколько сильно это чувство. И его достаточно, чтобы решиться на самый трудный шаг — отпустить.
Мои переживания и метания заканчиваются; после долгого пребывания на перепутье, я могу выбрать правильную тропинку. Если кто-то захочет последовать за мной — он легко найдет меня по следам. Остается только идти вперед и не оглядываться.
========== Глава 15. Страх ==========
Plumb — Nice, naive and beautiful
Roby Fayer — Ready To Fight
Кто-то однажды сказал, что вся наша жизнь — это книга, что таит в себе мысли, поступки и мечты. День за днем мы заполняем событиями пустые страницы, принимая решения, что дают начало новой главе. Порой, когда что-то идет не так, мы исправляем ошибки, зачеркивая ненужное, несмотря на то, что это все равно оставляет следы. Когда становится совсем плохо, мы безжалостно выдираем страницу и сжигаем ее вместе с болью и воспоминаниями. В моем случае этого было недостаточно — пришлось бросить в огонь всю книгу. Теперь, когда передо мной открылось бесконечное число путей, я все еще сижу над первой страницей и не знаю с чего начать.
Мне больше не нужно делать что-то или идти куда-то, просто потому что этого требуют обстоятельства. Я была вынуждена охотиться, чтобы прокормить семью, вынуждена участвовать в Голодных играх, чтобы спасти Прим, вынуждена стать символом революции, чтобы защитить все, что мне дорого. Сейчас я свободна как ветер и вольна жить, как того захочу.
Однако в этом и заключается главная загвоздка: чего же я хочу? Никто никогда не спрашивал об этом, а у меня не было ни времени, ни возможностей подумать об этом. Мама и Прим всегда знали, что их призвание — лечить людей, для Гейла солдатская жизнь была отдушиной после стольких лет «заточения» в шахтах. Эти способности — часть их самих; нам же с Хеймитчем и Финником повезло меньше: в нас пробудили и развили те качества, которые стали ведущими помимо воли. И если в ближайшее время я не отыщу в себе этот стержень, то рискую повторить печальный опыт ментора.
Именно нежелание пойти по стопам Хеймитча и огромное количество свободного времени способствует появлению новой привычки: без дела ходить по коридорам, наблюдать за другими людьми и их работой. И чем больше я представляю себя на месте повара, медика, инженера или учителя, тем больше понимаю, что все это не для меня.
На третий день этого увлекательного занятия, к нему неожиданно присоединяется Хеймитч, помогая Бертруде Васса и мне разносить коробочки с мелом и карандашами, а также чистые тетради по учебным аудиториям. Раскладывая школьный инвентарь по полкам, он с энтузиазмом болтает с Берти о Тринадцатом. Не знаю, что настораживает меня больше: его стремление оказаться полезным или завести светскую беседу.
Предчувствие не обманывает: закончив с разгрузкой, женщина сердечно благодарит нас и предлагает вернуться на склад, посмотреть, вдруг что-нибудь осталось, но Хеймитч вежливо отказывается, ссылаясь на другие неотложные дела. Схватив за локоть, он выводит меня из учебного блока и затаскивает в первую же подсобку, прежде чем я успеваю спросить в чем дело.
— Что так долго? — раздается из темноты раздраженный голос Финника.
— Ну, кое-кто в отличие от нас без работы усидеть не может, — язвит ментор и наконец-то отпускает меня. — Пришлось малость подсобить.
— Чего вам? — хмуро перебиваю Эбернети и скрещиваю руки на груди, всем видом давая понять, что они нашли не лучшее время для разговора.
— Хотели по-дружески поделиться свежими сплетнями, — нарочито медленно произносит Хеймитч, а на его губах мелькает слабая тень усмешки.
Этот старый плут может с легкостью довести до края, играя мною, словно марионеткой, и мы оба прекрасно знаем об этом. Каждый раз я обещаю не попадаться на одну и ту же удочку, однако всегда оказываюсь пойманной на тот же самый крючок. Ухмылка на лице ментора расцветает все сильней, стоит ему заметить, как я глубоко вдыхаю, намереваясь ответить на провокацию.
— Объявлена мобилизация, — прерывает нас Финник, пресекая перепалку на корню и обращая наше внимание на более важные вещи. — Приказ поступил от Койн сегодня утром.
Замираю, забыв на секунду о своей злости, да и обо всем остальном. Момент, которого жаждали, добивались усердным трудом, прокладывали многочисленными потерями и на который так надеялись, настал, когда его совершенно не ждали. Как солдат, я понимаю, что за этим простым словом скрывается масштабная цепочка действий, и осознаю, над какой пропастью застыл Свободный Панем и насколько огромный шаг потребуется, чтобы ее преодолеть.
Годы, проведенные в качестве Сойки-пересмешницы, позволяют мгновенно оценить возникшую ситуацию. Приказ определенно был озвучен на утреннем брифинге, и за прошедшие два часа распространился до самых границ. На базах каждого дистрикта объявлен сбор всех подразделений для дальнейших указаний, а на контрольных пунктах усилена охрана и наблюдение. По результатам должно быть дано разрешение на перегруппировку отрядов непосредственно на пограничных территориях: Третьем, Четвертом и Седьмом дистриктах.
Приказ был отдан всего два с половиной часа назад.
— Слишком поздно, — тихо шепчу я. Время для каких-то ответных действий упущено, а для раздумий его вообще нет. Возможно, час назад можно было бы что-то сделать, а сейчас…
Нахмурившись, оборачиваюсь к ментору, который как всегда потратил столь драгоценные для нас минуты на ужимки и подколы.
— Прости, солнышко, — пожимает плечами Хеймитч, вовсе не выглядя виноватым. — Настроение и так паршивое, да пришлось еще и коробки таскать.
— Это уже не важно, — подчеркивает Финник. Он рассматривает сложившуюся ситуацию совсем под другим углом: мотив, тактика и детали всегда в приоритете для любого воина. — Из достоверного источника известно, что Койн сказала все делать тихо: никто не должен знать о готовности к полномасштабному вторжению до соответствующего приказа.
— Не думаю, что это останется незамеченным, — уже серьезно произносит бывший ментор, — столько солдат…
— О сути дела известно лишь нескольким командирам, и то — близким к верхушке, — качает головой Одэйр. — Для остальных же все проходит в режиме внеочередных учений…
— Что тоже уже не имеет значения, — этот процесс известен каждому рядовому буквально по секундам, но что действительно интересно: — Чем руководствовалась Койн, отдавая подобный приказ?
— Китнисс права, — соглашается Финник, поджимая губы. — Она должна быть уверенной на сто процентов, иначе не стала бы так рисковать.
— По моим скромным наблюдениям, с момента вашего возвращения ее график оставался неизменным, кроме ежедневных встреч с вами и Питом, — тут же отчеканивает Хеймитч, а потом, немного подумав, добавляет: — Вас троих объединяет только Капитолий, вы — главные источники информации.
Финник хмурится, рассматривая версию Эбернети:
— Если учесть, что именно об этом она нас и расспрашивала несколько дней подряд…
— Разве наших обрывочных рассказов достаточно, чтобы выступить против Капитолия? — возражаю я, подтверждая тем самым опасения напарника. — Мы не знаем ничего ни о жителях, ни о миротворцах, ни даже о Сноу!